– Вот уж точно. И еще была попытка взлома моего аккаунта…

– Меня ведь тоже могли арестовать, – парировал Карл, игнорируя его проблемы с компьютером. – И Антона.

– Но на этом жестком диске нет никаких сомнительных изображений.

– Это ты говоришь. Но откуда нам знать, как там на самом деле?

– Я уверен, что на диске нет непристойных снимков. И ничего другого в этом роде. Эта выдумка полицейских – всего лишь прикрытие. Они охотятся за Розиным дневником, Карл.

В разговоре возникла пауза. Молча наблюдая за тем, как бармен смешивает «Ред Булл» с «Бакарди» для двоих юных студентов-азиатов, приятели потягивали пиво. Они никогда раньше не захаживали в этот бар на Пиккадилли – территорию туристов. Но им обоим потребовалось что-нибудь выпить после того, как без пяти минут девять Карл, тяжело и часто дыша подстать гончему псу, подбежал к полицейскому участку на Савил-роу и вручил Джару жесткий диск. Переводя дыхание, Карл остался поджидать друга на улице, а Джар вошел внутрь и передал диск дежурному офицеру. Тот, похоже, ожидал его визита. Майлза Като Джар не видел.

Друзья, хоть и с трудом, но уложились в установленный полицейским срок. Антон долго отнекивался, допытываясь, почему вдруг Карл попросил вернуть диск, да еще и скопировать его. И заартачился еще больше, когда Карл попросил его обеспечить дополнительный уровень защиты оригинальной папки, зашифровав ее файлы. Джар надеялся, что шифрование затруднит Майлзу Като прочтение дневника, и таким образом он выиграет несколько дней, пускай даже несколько часов. Хотя вряд ли на это можно было серьезно рассчитывать.

– Спасибо тебе за то, что забрал жесткий диск, – наконец произнес Джар в знак примирения.

– Антон был не в восторге.

– Но он ведь зашифровал его?

– Он исчезал куда-то на час.

– Чем я тебе обязан?

– Пожизненным обеспечением кубиками хэша.

– Это то, что ты пообещал Антону?

– Если не получится, не стоит этим мучиться, – сказал Карл, бросая взгляд на часы и кладя свою пьяную руку на плечо Джара: – Она должна здесь появиться с минуты на минуту.

– Кто? – Джар огляделся по сторонам, но не узнал никого среди посетителей паба.

– Кто-кто? Отпадная блондинка Кирстен, конечно же.

– Карл?! – Джар не поверил своим ушам.

– Расслабься. Она не при исполнении. Обещала не упоминать о сегодняшнем утре.

– Но…

– Я ни слова не скажу ей о ее кембриджском двойнике. Или инверсионных следах. И о странном дыхании тоже не скажу. Не парься. – В знак заверения Карл поднял кулак.

Но Джар не ударил по нему. Вместо этого он стал искать в знакомых глазах доказательства предательства. Какого черта Карл предложил Кирстен присоединиться к ним? И почему он так сильно полагается на него?

– Мне как-то неловко. Я – ее клиент. По крайней мере, был таковым. Я не уверен, что захочу снова пойти к ней.

– Ну, так это еще один повод насладиться ее обществом сегодня вечером.

– Ты мог бы предупредить меня.

– Мне кажется, я только что это сделал.

– Ага, в тот самый момент, когда она должна прийти.

– Сделай я это раньше, ты мог бы сбежать. Ты ей нравишься. И она – горячая штучка.

– Так и действуй сам.

– Я – мужчина занятый.

– С каких это пор?

– С прошлой ночи. Если бы ты удосужился прийти сегодня утром в офис вместо того, чтоб дать себя арестовать, то услышал бы от меня подробный рассказ о прелестной Татьяне из Одессы.

– Я, пожалуй, пойду. – На Джара внезапно накатило желание уйти из паба, побыть наедине с собой и прояснить мысли. И он не может с ним совладать.

– Дружище… – В попытке удержать его Карл положил свою руку на руку Джара. – Останься ненадолго. Это пойдет тебе только на пользу. Немного расслабишься. Развлечешься.

– Ты не понимаешь, – сказал Джар, не обращая внимания на грубое взывание Карла к его ирландской натуре. Он не поведется на это. – Я солгал ей сегодня, чтобы отвертеться от ее расспросов.

– Ну, так солги снова. Она не будет возвращаться к вашему утреннему разговору.

– Это ты ей позвонил?

– Нет, она позвонила мне. По поводу статьи, которую я пишу о музыки и психологах. А потом она поинтересовалась, все ли у тебя в порядке.

– Когда?

«Расслабься! Карл – твой лучший друг», – говорил Джару внутренний голос.

– Сегодня вечером. Когда я был у Антона. Я сказал ей, что выпивка тебя взбодрит. И мы оба согласились, что это звучит не слишком профессионально. Она обещала избегать всех рабочих разговоров. А кроме того, ты ведь не платишь ей. Значит, у вас не настоящие отношения «клиент – терапевт», разве не так?

– Это она так сказала?

– Это мое беспристрастное видение ситуации.

– Господи, Карл, что ты мелешь!

– Да ладно, дружище. Тебе пора завязывать с прошлым. Нужно жить дальше.

– Мальчики, я вам не помешаю?

Джар повернулся и увидел Кирстен. Она стояла совсем рядом и улыбалась так, что в животе у него начало предательски урчать. На Кирстен было короткое платье красно-вишневого цвета и туфли на каблуках. И излучала она тепло и обаяние («как коварная сирена», – подумал Джар).

– Нет, мы как раз вспоминали тебя, – подмигивая Джару, сказал Карл. – Что ему заказать тебе из выпивки?

Корнуолл, лето 2011 г.

Сомневаюсь, что смогу сегодня вечером написать много. Я чувствую себя оцепеневшей, обреченной, сломленной. А еще я ощущаю какое-то странное раздвоение, как будто бы живу в мире, параллельном тому, в котором я жила до кончины отца. Этот параллельный мир практически идентичен моему прежнему миру, с одним лишь различием… В нем нет отца.

Его похоронили сегодня утром рядом с мамой, на кладбище при церкви Св. Павла, высоко над Маусхоулом – единственном постоянном месте в жизни нашей странствующей семьи. В этой крохотной корнуоллской деревушке я и пишу сейчас свои строки. В ней выросла моя мамочка. Ее мать, моя бабка, прожила здесь шестьдесят лет, но местные жители всегда считали ее чужой (или «залетной птицей», как они выражаются).

Мама унаследовала рыбацкий домик и приезжала сюда с отцом всякий раз по возвращении в Британию. Обычно они прогуливались по прибрежной тропке до Ламорны и оттуда добирались до Сент-Айвса, чтобы купить там картину и увезти ее с собой, в серую мидовскую квартиру где-нибудь в Пекине, Исламабаде или Дели. Хорошо помню рассказ отца о том, как ему однажды пришлось вернуть картину в галерею на следующий день после покупки. На той картине был изображен только пляж. Всего три полосы цвета – желтая, зеленая и голубая. Но поздно ночью, когда они с мамой за бутылочкой вина восхищались ее абстрактной простотой, отец вдруг разглядел на ней фигуру обнаженной гигантши с огромными грудями, лежащей в дюнах. Это просматривающийся неясный образ явно не был замыслом художника. Просто так играли краски. Но, как только родители его узрели, картина почему-то потеряла все свое очарование. «Мама была очень сердита, она сказала, что у меня развращенный ум», – признался отец.