Антуан, едва заметно улыбаясь, кивнул мне. А ЖерарСветоносный только рыкнул что-то неразборчивое.

Только в своем номере я рискнул улыбнуться. Вот ведь, какнад другими смеяться, так епископ всегда найдет и правильные слова, и верныедоводы. А за самим собой в азарте не уследил…

Раздевшись, я забрался в прохладную постель. Закрыл глаза.Спор все никак не шел из головы. Как там руссиец говорил? Бог добр. Богвсемогущ. В мире есть зло. Что-то одно – неверно.

Жерар Светоносный на то ссылается, что мы сами творим зло, иБог нашу волю насиловать не хочет. Так-то оно так…

Только когда по всей Державе чума прокатывается, оставляя засобой моровые столбы и опустевшие города, при чем тут человеческая порочность?Когда заигравшийся ребенок в реке тонет – где в этом его вина? В голодный год,когда солнце посевы сжигает, разве ж в человеческих силах было дождь вызвать?

Не так все просто, совсем не так…

Скорее уж ереси аквинцев выглядят убедительными.

Дернулся я под одеялом, руки святым столбом сложил. Ну чтоза напасть, эти богословские диспуты? Как попытаешься головой подумать – сразув ересь скатываешься!

Бог – добрый! Бог – всемогущий! А зла в мире вообще нетникакого! Может, те, кто от чумы погиб, иначе бы против Дома восстали и умерлипод преторианскими мечами лютой смертью? Может, ребенок, в реке утонувший,иначе вырос бы душегубом и собственных родителей ночью зарезал? То, что намзлом кажется, на самом деле великое благо!

И не буду я никогда больше этими мудростями голову забивать!

Мне бы от Стражи укрыться, мне бы друзей найти! Вот и всяработа, что простому человеку на земле положена. А с еретиками пусть епископспорит, в промежутках между исцелениями!

Как-то сразу мне полегчало.

Утро выдалось спокойным и светлым.

На террасе было немного зябко, но все-таки мы предпочлисидеть под солнышком, чем в комнатах. Жерар Светоносный, по которому никакихследов вчерашнего пьянства прочесть было нельзя, сидел по-простецки, в однихштанах, подставляя волосатую грудь солнцу. Антуан, напротив, зябко кутался вплед.

Ох немного ему осталось на этом свете, совсем немного… И всечудеса епископа ему не помогут – от старости нет лекарств.

– Возможно, Жан и Йенс уже в Аквиникуме, – поймав мойвзгляд, сказал Антуан. – Надо будет проверить…

– У вас назначено место встречи? – спросил Жерар, со своимнеизменным аппетитом поглощая куски фаршированной телятиной тыквы под укропнымсоусом.

– Да, – кивнул Антуан, впрочем, не спеша поделитьсяусловленными местами.

Жерар кивнул, отпил вина и удовлетворенно крякнул. Повертелбутылку, с ухмылкой прочитал:

– «Бадачони сюрке барат». Бадачоньский серый монах… Почемумиряне так любят называть вина церковными словами?

– Да потому, что понимаете вы толк в этом деле… – ответил я.

– Если бы, Ильмар! – Жерар покачал головой. – Сколько явстречал святых братьев, не способных на вкус не то чтобы год, а даже географиюузнать! Наливаешь такому вино худшего урожая, но со всем возможным восторгом –и он глаза от удовольствия закатывает. Хотя в любой дешевой харчевне ему такоевино черпаком из бочки нальют…

– Человеку вашего положения, – заметил я, – упрека невыскажут, хоть уксусом гостей потчуйте…

Жерар смешался. Отставил бокал и спросил:

– Так что будем делать дальше?

Мы с Антуаном обменялись взглядами, я ответил:

– Нам еще весь Пешт объезжать, на каретных дворах расспросывести.

– Ну, мне за неверными женами охотиться нельзя, – усмехнулсяепископ. Рассказал ему Антуан придумку Петера, вот же старый болтун!

– Возможно, ваше святейшество попробует привлечь к поискамместных служителей Церкви? – спросил Антуан.

Жерар развел руками:

– К каким поискам? Тем, что Урбис и Версаль ведут? Попроситьпойманных преступников не в Рим отправлять, а ко мне? Антуан…

Старик кивнул, признавая нелепость предложения.

– Если их схватят, то меня в известность поставят, –продолжил Жерар. – Только вызволить уже невозможно будет. Здесь, в Аквиникуме,как оно ни странно, и мирские, и церковные власти действуют воедино, без всякойконкуренции. Друг от друга скрывать ничего не станут. Значит, если схватятМаркуса с товарищами, то поместят где-нибудь в гарнизоне, да еще сотню монаховтуда призовут. Не вытащить. Вся надежда – найти первыми.

С этим напутствием мы и встали из-за стола, оставив епископапредаваться размышлениям.

Петер уже ждал нас в холле гостиницы. Не один – с юнойчерноволосой девушкой в скромном длинном платье из белого льна, уложеннымипо-простому волосами. При нашем приближении девушка поднялась, потупив глаза.

– Илона. Моя невеста, – представил ее Петер. Наверное, мне этотолько показалось, но юноша выглядел уже гораздо крепче, чем вчера.

– А… – Голос Антуана вдруг обрел неизъяснимую досадливость.– Соломон, скромный торговец…

Вытаращив глаза, я наблюдал, как оживившийся летун припал круке девушки, огорченный не то своей непритязательной и негероической ролью, нето преклонным возрастом. Скорее, наверное, образом торговца. Прыть в немвзыграла, как в горячем юноше.

– Исаия, – буркнул я, касаясь губами мягкой, пахнущейблаговонными мазями и почему-то перцем, ладошки. – Скромный сын скромноготорговца…

Илона едва заметно улыбнулась. Сказала:

– Я знаю, вы друзья епископа Жерара. Спасибо и вам. Я хотелапоблагодарить его преосвященство за то, что он сделал для Петера… и для меня.Он примет меня?

– Наверняка, милое дитё, – произнес Антуан.

Илона переглянулась с Петером, кивнула:

– Тогда я пойду к его преосвященству. Не жди меня, Петер,Тамаш проводит меня обратно.

В отдалении и впрямь маячил человек сурового вида, скоротким мечом на поясе и пестрой лентой на шапочке, обозначавшейпринадлежность к цеху охранников. Невеста Петера явно не из простых людей, разпозволяла себе содержать подобную роскошь.

– Я постараюсь навестить тебя вечером, – сказал Петер, чутьзаметно улыбнувшись.

Только когда мы сели в поджидавший нас экипаж, Антуан совздохом произнес:

– Твоя невеста, Петер, напомнила мне девушку, которую ялюбил… очень давно. Если они схожи не только телесно, но и духовно, то тысчастливейший человек.