справляться с непредвиденными ситуациями. Несколько молодых рабочих с текстильной фабрики решили в отпуске совершить гребной поход по Волге. В течение многих дней ОПТЭ откладывало поездку, подвергая их медицинским обследованиям и заставляя сдавать нормативы по плаванию; в конце концов, они купили лодку у рыбака, и лишь тогда началось их «замечательное и успешное» путешествие [Пролетарский туризм 1929: 22, 78–80][158]. В беллетризованном рассказе о походе по Кавказу говорилось, как обычно, о трудностях преодоления перевалов, но также о встрече с Сейпулом, бывшим разбойником: авторы писали об ощущении опасности, которое вызвали у них зловещие крики в ночи, и о том, как они сидели у костра с разбойником, оставившим свое ремесло. Неопытные туристы, отправившиеся на кавказское озеро Рица, вспоминали об утомительных спусках при луне и о восхищении при виде «райского уголка» в горах, полного водопадов и горячих источников. То была повесть о преодолении трудностей и уверенности в своих силах, хотя туристы, как положено, сообщили, что просветили местных жителей относительно положения в мире [Пролетарский туризм 1929: 86–89][159].

Естественные и рукотворные препятствия ставили перед туристами задачи, решение которых показывало, в какой мере они обладают качествами стремящегося к самореализации советского гражданина. Описания встреч с трудностями должны были помочь будущим путешественникам, но кроме того, туристы приветствовали возможность столкнуться с тяготами и опасностями: это выделяло их на фоне тех, кто проводил отпуск дома, и тех, кто участвовал в беспроблемных групповых поездках. Настоящим бичом туристов были комары: «самый страшный зверь на Урале – это комары». Одна группа сообщала, что они рассыпали соль вокруг палатки, «чтобы змеи не заползли», но соль привлекла коров, атаковавших лагерь. Всегдашним спутником туристов была плохая погода, которая особенно досаждала путешественникам на воде – ветер и высокие волны могли перевернуть лодку. Об опасностях, исходивших от людей, обычно не упоминалось, однако в одном рассказе (1929) говорится о волжских пиратах, нападавших на медленно двигавшиеся плоты охотников и туристов [Пролетарский туризм 1929: 74,107,112][160]. Чаще всего, однако, упоминались препятствия, порождаемые равнодушием руководителей турбаз: самодеятельных туристов размещали не в стационарных зданиях, а в палатках, отказываясь вдобавок принимать их продуктовые карточки. В 1934 году группу велотуристов встретил холодный прием на новороссийской турбазе: служащий, который регистрировал новоприбывших, принял их за местную молодежь, решившую повеселиться за городом. Туристы все-таки убедили его, что они – велосипедисты, предпочитающие легкую одежду громоздкому туристскому снаряжению и поэтому выглядящие как местные[161].

Подлинно неудачные походы служили предостережением плохо подготовленным туристам, напоминая о необходимости дисциплины. Один ученый, совершая одиночное путешествие по кавказскому леднику, не прислушался к совету опытного альпиниста и попал под лавину. К счастью, он уцелел, но отморозил себе обе ноги и только через шесть дней сумел с трудом добраться до караулки, откуда в тяжелом состоянии был отправлен в больницу.

Плохая организация групп и непродуманные тренировки приводили к трениям во время похода. Существует рассказ активиста, ставшего на Кавказе свидетелем ссоры по поводу того, кто должен нести небольшой мешок со снаряжением. Некоторые утверждали, что и так несут больше положенного, и в конце концов группа распалась: одни вернулись домой, другие продолжили идти в Грузию. Несколько студентов из Белоруссии в последнюю минуту приняли решение поучаствовать в «индустриальной экскурсии» по Кавказу, не представляя, с чем столкнутся: в Грозном им показали столько предприятий за один день, что они ничего не усвоили и ничего не запомнили. И в этом случае группа развалилась из-за споров: усталость и недовольство плохой организацией привели к тому, что участники стали препираться по каждому поводу. «Никто не должен следовать нашему примеру»[162]. Пролетарский туризм требовал дисциплины, качественных тренировок и хорошей подготовки.

Иногда поход становился неудачным из-за того, что туристы отказывались подчиняться руководителю группы, иногда – из-за того, что они самонадеянно считали себя знатоками горных путешествий. Один начинающий руководитель велел совсем неопытным членам группы купить овцу на обед; те сбились с пути, свалились в ущелье и провели ночь на высоте 3000 метров без теплой одежды. Позднее участники похода решили продолжать его без проводника, но вьючный ишак поскользнулся на опасной, размытой дождем тропе и упал в пропасть; запасная одежда и продовольствие пропали вместе с ним. Похожую историю о своем первом восхождении рассказывала опытная альпинистка, надеясь, что это послужит уроком для других. Вместе с тремя товарищами она отделилась от группы во главе с проводником, чтобы пройти по более интересной дороге. Не рассчитав время, все четверо долго шли по горам и, когда попытались предпринять опасный спуск по скользким тропам, едва не упали в ущелье. Ночью они развели костер и разделили остатки провизии – один огурец и четыре куска сахара. Спасенные наутро альпинисты усвоили, как важно заранее все изучить и подготовить, чтобы поход оказался успешным и безопасным[163].

Тонкое различие между достоинствами пролетарского туризма, прежде всего саморазвитием, и неистовым непролетарским индивидуализмом проявилось в шумной кампании против бродяжничества, о которой говорилось выше. Сотни, если не тысячи советских граждан, откликаясь на зов далей и желая познакомиться с обширной страной, самостоятельно предпринимали долгие путешествия. В газетах появлялись одобрительные статьи о них, под заголовками вроде такого: «3000 километров пешком». Эти «турбродяги» проводили в дороге месяцы и даже годы, зарабатывая деньги лекциями о туризме или обращаясь за вспомоществованием к местным советам. Массовые вечерние газеты – например, «Вечерняя Москва» – предоставляли свои страницы этим странникам, охочим до рекламы, но активисты пролетарского туризма считали, что их приключения грозят опасностью. В феврале 1930 года, в разгар борьбы государства с «мелкобуржуазным» крестьянством, журнал «На суше и на море» обличал бродяжничество как мелкобуржуазную практику Это напоминало презрение, с которым на Западе относились к бродягам из числа рабочих, отправлявшимся в «Гран-тур для простонародья». Бродяжничество приобрело опасную популярность у нежелательных элементов – контрреволюционеров, лишенцев, преступников, шпионов и авантюристов, – а затем и у честных, но заблуждающихся представителей рабочей и студенческой молодежи. Активисты критиковали таких бродяг за бесцельные скитания, несвойственные самодеятельным тургруппам: «Бесцельный туризм – это путь к бродяжничеству, к разложению», отмечалось в журнале «Физкультура и спорт» (1928). Бродягу отличало именно длительное нахождение в пути. Настоящему пролетарию, чтобы достичь целей, которые он ставил перед собой, хватало обычного отпуска. «“Бродить” в отпуске не значит бродяжничать. Но отказаться от всего – производства, учебы, борьбы и работы “на три года” – это недопустимо», – писал Бергман [Антонов-Саратовский 1930а: 1–2; Бергман 19276: 200][164].

Пик кампании против бродяжничества пришелся на 1930 год, когда вовсю шла культурная революция, но последствия ощущались в течение