понимая, что и ей в тот угол придется наведаться. Она прошла дальше, дотянулась до одного из крошечных окошек. Даже не окошко это, а небольшой проруб внизу стены, как делают в погребах, чтобы воздух не застаивался. Ничего не видно, лишь стена напротив, да изредка пройдет кто в сапогах, кто в ромейских сокках, а иногда в смешной обуви плетеной. Нина одни ноги только и видела. Вот показались детские чумазые пятки. Малышня везде босиком бегает.

Нина тихонько окликнула ребенка на славянском. Ножки протопали поближе, мелькнул край длинной рубахи. Наконец, опустившись на колени, девочка с любопытством заглянула в окошко:

– Это ты грецкая торговка, что у нашего Даромира все золото украла? А тебя пороть будут?

– Не крала я ничего! Оговорили меня. Ты, красавица, хочешь сладкий орешек?

Девочка старательно потерла ладошку об рубашку, молча протянула Нине.

– Ты сперва мою просьбу выполни, тогда и получишь.

– Врешь. – Девочка поднялась.

– Вот, смотри. – Нина показала ей засахаренные орешки в горсти. – Вот тебе один, а просьбу выполнишь – все отдам.

Девочка рассмотрела орешек, засунула за щеку, сморщилась от удовольствия. Присела на коленки возле окошка.

– Поведай мне твою просьбу.

– На дворе позади пристройки есть в заборе доска, что слабо прилажена. Ты через нее выгляни – есть ли там мужчина в иноземной одежде? Скажи ему, что Нина в беде, нужно привести Никона Хакениоса, сикофанта. – Нина произнесла эту же фразу по-гречески, попросив девочку повторить.

Та бойко повторила, видать, с языком ромейским была уже знакома.

Нина дала ей еще один орешек и отправила. Сама опустилась у окошка на земляной пол, закрыла глаза да начала молиться. Никон, если придет, ей поверит да отпустит. А ежели и не отпустит, так все лучше в Царицу Городов вернуться, чем здесь пропасть, у варваров на подворье.

Девочка пропала надолго. Нина, пока сидела, замерзла, начала расхаживать, чтобы согреться. Хорошо, она ростом невелика, и то головой потолок едва не задевает. А кому повыше тут, верно, совсем мучение.

На дворе опять послышался шум, бряцание железа, крики. Когда все стихло, в окошко заглянула румяная рожица.

Девочка присела, выставив острые коленки, протянула руку в щель окошка.

Нина кинулась к ней:

– Передала?

– Ага. Сласти давай.

– А что за шум там у вас? – спросила Нина, протягивая девочке горсть орехов.

Та проворно соскребла сладости с Нининой ладони, царапнув ногтями.

– А это твоего иноземца наши воины схватили. Он отбиваться стал, ножик вынул. Да что им его ножик? Они его по голове тюкнули. Валяется вон.

– Ах ты дрянь босоногая! – Нина, разозлившись, попыталась схватить девчонку за рубашку. Да куда там. Окошко крохотное, девка проворная. Отпрыгнула резво да орешки рассыпала. Но все до единого у Нины на глазах собрала и убежала, обругав пленницу напоследок.

Нина взвыла, схватившись за голову. Ну дурная она баба, правильно Никон говорил, не надо было соваться! Теперь вот и Кристиано ее выручать полез, а его из-за нее избили. Да может, и вовсе убили?

От такой мысли у нее в нутре все скрутило. Согнулась, в стену рукой опершись, потом на колени опустилась. Молиться начала было, да слова не идут, не дышится, не можется. Уткнулась головой в холодную влажную стену да так и застыла.

Крышка погреба распахнулась. Тот же детина, что ее за руку по дому да по двору таскал, заглянул, увидел Нину на коленях, хохотнул.

– Соскучилась, небось, по своему полюбовнику? Так мы его тебе и доставим сейчас. Потрепали маленько, он к … непригоден сегодня. Ну авось потерпишь.

Нина не все в той речи поняла, но к чему не пригоден, догадалась по сальному блеску глаз да по тому, с каким смаком парень это слово произнес. Не до стыда ей было – она смотрела на открытый лаз, с ужасом ожидая, что спустят к ней сейчас мертвого Кристиано. Его свалили в погреб неподвижным мешком и опустили крышку.

Боясь, что ноги не удержат, Нина подобрала подол туники повыше и, обдирая колени о холодный земляной пол, добралась до Кристиано. Перевернула, приложила ухо к груди. Сердце билось.

Перекрестившись, Нина осмотрела его. Кровь из разбитой брови стекала тонкой струйкой, губы припухли, но серьезных ран не видно было. Она ощупала голову, справа на затылке кожа под волосами чуть набухла, видать, со спины ударили чем-то. На ощупь руки и ноги не переломаны.

Нина сняла с него плащ, задрала рубашку, осмотрела грудь и живот. Повернула на бок, окинула взглядом спину, крепкие плечи. Ни ушибов заметных, ни крови нет – и на том спасибо. Отметила, как много у него на теле шрамов. Да и по стати он больше на воина похож, чем на купца. Руки крепкие, будто канатами перевиты, левое плечо и бок, видно, обожжены были когда-то – кожа неровная, багряная. На смуглой широкой груди блеснул серебром крест. Нина поспешно опустила ткань, внезапно смутившись тем, как разглядывала его тело.

Кинувшись к корзинке, Нина достала снадобье от ушибов и порошок для ран. Мазь отек снимет, боль поутихнет. На брови и вовсе рана пустяковая. Однако Нина промыла осторожно отваром зверобоя с розмарином, приложила порошок на куске чистой тряпицы. Щека у раненого чуть дернулась. Или показалось?

Не в силах просто сидеть и ждать, пока он очнется, аптекарша снова обошла подпол. Вытащила из дальнего угла свернутую вонючую мешковину да пару досок. Притащила все к Кристиано поближе, на доски мешковину постелила. Перекатывая, с трудом устроила его на убогом ложе. Все ж лучше, чем на холодном земляном полу застыть. Еще лихорадить начнет, как она тогда его выходит? Укрыла Кристиано плащом. Он все еще в беспамятстве лежал, дышал слабо, но ровно.

Нина рядом опустилась на колени, вцепившись в его ладонь. Становилось холодно, но Нина не о том беспокоилась. Когда душа болит, телесные страдания не тревожат. Солнце тем временем село, в подполе стало совсем темно.

Когда Кристиано пошевелился, Нина сперва думала, что ослышалась. Но он прохрипел что-то.

Нина, едва не плача от радости, сжала его руку, зашептала:

– Мы в подполе, Кристиано. Ты скажи, где болит, у меня с собой мазь есть – намажу и полегче станет. А если совсем невмоготу, есть опиум – пара капель поможет боль снять. Ты только скажи… – Голос ее сорвался.

Кристиано пробормотал что-то, но так тихо, что Нина не разобрала.

«Заговаривается, верно. Такое от удара по голове бывает. Ой, нехорошо это…» – Она пошарила вокруг, нащупала корзинку. Достала лучинку и не с первого раза разожгла ее. Слабый огонек осветил Кристиано, его лицо уже изрядно опухло.