таблетку. Их принимает сам Гитлер, сказала Анита. Как бы эта женщина ни действовала ему на нервы, теперь Гуго испытывал благодарность и чувствовал себя в долгу перед ней. Положил таблетку на язык, проглотил. Царапнув горло, эукодал провалился в желудок.

И словно в лагере один за другим погасли все фонари.

Потом виски ожгло огнем и тело наполнилось неистовством. Сейчас Гуго мог бы отправиться в бордель к Розе и часами заниматься с ней любовью. Нет, Гуго хотел вовсе не Розу. Перед глазами нахально возник образ Адель: мягкие, как пух, медно-рыжие волосы, пронзительные зеленые глаза, задорный смех и лукавый взгляд, так противоречивший окружающему безумию.

Охватившее его возбуждение тут же заглушила тоска, обострившаяся под действием таблетки. Гуго рухнул на койку и уставился в потолок. С облупившейся штукатурки на него посмотрело лицо Йоиля. Сердце дало сбой.

Ту-тум.

На следующий год ты будешь праздновать Хануку со своими родителями. Ложь.

Ту-тум.

Аушвиц, 25 декабря 1943 года

Его разбудил утренний свет, лениво проникавший из окна в комнату. Гуго сел в постели. Он не помнил, как уснул. Давно не проваливался в сон одним махом, не повертевшись какое-то время с боку на бок. Потер спину. Боли не было. Надо же, эукодал помог. Гуго поднялся, ощущая непривычный прилив сил. Словно и не болел никогда. Умывшись и тщательно побрившись, он покинул комнату.

Снаружи царила праздничная атмосфера, но в душе Гуго простиралась бесплодная пустыня. Гремела музыка, на аппельплац никого не было: даже заключенным позволили отдохнуть. Там, где прежде торчала передвижная виселица, зеленела наряженная елка и пел детский хор. Нежные голоса смягчали даже мороз. Гуго узнал Йоиля.

Когда он проходил мимо, сердце защемило. Никак не удавалось забыть слова Гутмана, огненные рвы Биркенау и жестянки из-под «Циклона-Б». Он изо всех сил стиснул набалдашник трости. Наконец показались ворота, черневшие на фоне ясного неба. Фогт назначил ему встречу в гараже, за пределами лагеря. Оберштурмфюрер уже ждал рядом с фургоном.

– Счастливого Рождества, герр Фишер.

– И вам того же. Чудесный денек сегодня. – Гуго указал кончиком трости на бескрайнее, ослепительно-голубое небо, под которым сверкал снег.

– Не торопитесь привыкать. – Фогт постучал рукой по зеленому борту, приглашая Гуго садиться. – Погода в Польше непредсказуема и меняется быстро.

Прямо как моя треклятая болезнь, подумал Гуго.

Он влез внутрь, шофер завел мотор, «лоханка» взревела и тронулась с места. Они ехали по обледенелой дороге, оставив позади мрачные бараки и ворота с назидательной надписью. Злая насмешка – вот что такое эта надпись в действительности. Фогт смотрел только вперед, сжатые челюсти выдавали нервозность. Интересно, есть ли у него семья? Скучает ли он по родным в эти праздничные дни? Сам Гуго постоянно думал об отце, сидящем дома в одиночестве под вой сирен.

– Говорят, вы участвовали в поимке Отто Хампеля и Элизы Лемме? – спросил вдруг Фогт, когда Гуго уже смирился с его молчанием и приготовился всю дорогу пялиться на заснеженные польские поля.

– Участвовал.

Честно говоря, об этом деле он предпочел бы забыть. Ничего, кроме стыда, оно теперь не вызывало.

– Я составил психологический портрет разыскиваемого. Мужчина среднего достатка, страдающий от потери родственника на французском фронте, и так далее…

– Человек разбросал по Берлину двести шестьдесят семь открыток, призывающих к борьбе с фюрером. Это не шутки.

– Двести восемьдесят пять, – машинально поправил Гуго. – Восемнадцать открыток так и не были переданы в полицию[7].

– Итого восемнадцать бунтовщиков. – Фогт застегнул расстегнувшуюся на плаще пуговицу. – Уже знаете новости с русского фронта?

– Я не слушал сегодня радио. Да и вообще в последние дни.

– Красная армия внезапно перешла в наступление. – Фогт зло скривился. – Рождественский подарок от Сталина. Тринадцатый и четырнадцатый корпуса разгромлены. Подумать только, а ведь все начиналось здесь…

Оберштурмфюрер постучал пальцем по заиндевевшему стеклу, прижал к нему ладонь. Получился своеобразный иллюминатор, за которым мелькал выбеленный снегом лес.

– Молниеносная война, яростная и победоносная. М-да. Вместо этого мы оказались втянуты в войну на истощение.

– Жаль солдат на фронте, – вздохнул Гуго.

Фогт повернулся к нему и произнес с горькой улыбкой, отнюдь не разрядившей атмосферу:

– Ладно, не будем о войне. Расскажите лучше, как продвигается расследование.

– Положа руку на сердце, медленно. – Гуго глянул сквозь ветровое стекло; на горизонте собирались тучи. – Сегодня я рассчитываю побеседовать со всеми близкими коллегами доктора. Люди не любят, когда их допрашивают, знаете ли.

– Знаю.

– Так что праздник мне в помощь. Напряжение спадет, народу захочется поболтать. Глядишь, и забудут, что перед ними следователь. Не хватает только Хоффмана, но я надеюсь поговорить с ним на днях. Если, конечно, его не забьют до полусмерти.

– Мне обещали, что заключенного больше пальцем не тронут. Я послал к нему медсестру. Этот его бронхит, чего доброго, может перерасти во что-нибудь посерьезнее.

– У него бронхит?

– Уже две недели. Но наш Берт трудяга и запустил болезнь.

– Думаю, сейчас бронхит – наименьшая из его проблем.

– Это точно.

Гуго задумался о записке Брауна. Доктор никак не мог написать ее после того, как проглотил цианид, – яд действует слишком быстро. Значит, он каким-то образом догадался, что его хотят убить, и написал записку, проявив чудеса хитроумия на пороге смерти. Убийца вырвал верхний листок из блокнота, но не подумал о нижнем. Вероятно, слишком нервничал. Впрочем, записка выглядела вполне невинно и не могла вызвать особых опасений.

Стекло от их дыхания запотело. Гуго захотелось написать на нем: «Куколка АБО». В голове всплывали имена: Адель, Анита, Бетси, Бетания, Брунгильда, Осмунд. Они крутились на языке целыми днями; любой из инициалов мог что-нибудь значить, но озарение не приходило.

– Вы сегодня что-то задумчивы. – Резкий голос Фогта прервал течение его мыслей.

– Пытаюсь собрать головоломку. Сосредоточиться вообще трудно, а в таких условиях и подавно.

– Портрет убийцы уже составили?

– Более или менее. Сначала я думал, что это мужчина. Браун был крепким. Чтобы удержать такого и заставить выпить цианид, требуется немалая физическая сила. Но сейчас я не исключаю и женщину. Браун мог принять яд под дулом пистолета, что объяснило бы отсутствие следов борьбы. Однако мне не дает покоя эта шишка на лбу. Сумела бы женщина ударить Брауна прежде, чем тот сам ее ударил?

– Убийц могло быть двое, – заметил Фогт.

– Могло, – согласился Гуго. – В любом случае убийца и жертва хорошо знали друг друга. Брауна не застигли врасплох, какое-то время они с убийцей провели наедине. Убийца прекрасно ориентировался в кабинете, знал о корзинке с яблоками, которые можно использовать для имитации пищевого удушья. Это человек ловкий и предусмотрительный, но совершенные им ошибки указывают на эмоциональное вовлечение. Не