– Что конкретно вас интересует, герр Фишер?

– Отношения Брауна и Беккера. Не было ли между ними профессионального соперничества?

– У Осмунда две проблемы. – Клауберг разогнул два пальца. – Первая: он больше думает о юбках, чем о работе. Не поймите превратно, Беккер хороший врач и сам стремился попасть в Аушвиц, однако он, похоже, не ожидал, что окажется в таком цветнике.

Клауберг кивнул на группку хихикающих хельферин. Сегодня они буквально сияли. Даже мышастая форма не напоминала об их гнусной работе в концлагере. В самых страшненьких и то проявилось нечто необыкновенно привлекательное.

– Говорите, они с Брауном ссорились из-за женщин?

– Случалось. Например, если оба положили глаз на одну и ту же бабенку. – Клауберг визгливо засмеялся. – Вторая проблема Осмунда – это высокомерие.

– Воистину отвратительная черта, – прокомментировал Менгеле, ядовито глядя на Клауберга.

Последний или не принял замечание на свой счет, или сделал вид, что не понимает.

– Осмунд амбициозен и уверен в себе, – продолжил он. – Прячется под маской простачка, но в глазах горит хорошо знакомый мне огонек.

– Браун был того же мнения?

– Абсолютно. Ему не раз приходилось осаживать этого сверчка, указывая ему на его шесток. Думаю, между ними не одна кошка пробежала. Тут герр Фишер прав. Аушвиц подвержен тем же болячкам, что и обычные лаборатории, где ученые соревнуются, кто первым достигнет результата во славу рейха и фюрера.

– Любой ученик мечтает превзойти учителя, это нормально, – мягко сказал Виртс. – Такова человеческая природа.

– Верно, – кивнул Менгеле.

– А каковы были ваши отношения с Брауном? – спросил Гуго у Клауберга.

– Желаете узнать, простил ли я ему женитьбу на Брунгильде? – Тот почесал лысину. Из-за круглых стекол на Гуго смотрели смеющиеся глаза. – Бога ради, герр Фишер! Ну разумеется, простил! Он был моим лучшим другом. Я мало с кем нахожу общий язык – без обид, Йозеф. С Сигизмундом нас связывали крепкая дружба, искреннее уважение и профессиональное взаимопонимание. Короче, то, чего недостает многим из нас.

– Вы с ним виделись в тот вечер?

– Да, в столовой, после шести. Мы работали до заката. – Клауберг бросил взгляд на карманные часы. – Закончили без двадцати четыре, если быть точным. После чего разошлись и не виделись до самого ужина.

– Браун жил в лагере?

– Нет, – ответил вместо Клауберга Виртс. – В усадьбе, секвестрированной у поляков. Примерно в километре от Аушвица.

– Отличная, кстати, вилла со свежим ремонтом, – сказал Клауберг. – Ухоженный сад, бассейн. Мы там такие вечеринки закатывали… Приятно вспомнить.

Гуго поморщился. Он смотрел на врачей в чистенькой форме, на то, как небрежно они держат бокалы. Неужели эти люди могли беззаботно веселиться, видя дым крематориев, затмевавший небо?

– Полагаете, время до ужина Браун провел дома?

– Чего не знаю, того не знаю.

– Он не был чем-нибудь встревожен?

– Да нет, ничего такого. Блистал остроумием, как всегда, если не более.

Клауберг говорил о Брауне с той меланхолической веселостью, с которой обычно говорят о недавно почивших друзьях. Что же, его привязанность к Брауну выглядела искренней.

– Что значит «если не более»?

– Вроде бы после ужина у него была назначена встреча со старой подружкой. А впрочем, не уверен.

– С кем именно?

Клауберг знаками изобразил, как запирает рот на замок, давая понять, что никогда не запятнает честь друга.

Краем глаза Гуго заметил направляющуюся к ним Адель Краузе. Позади шла Бетси Энгель: ее уже осаждали несколько мужчин с бокалами шампанского и подносами печенья, отобранными у официантов. Такая нигде не останется незамеченной, это точно. Скорее всего, и Браун пользовался ее расположением.

Гуго перехватил взгляд Адель. Бетси могла сто раз быть куколкой, однако Адель казалась пламенем среди снегов. Она помахала ему рукой, он улыбнулся в ответ и вспомнил о стоматологических щипцах со спрятанной в них запиской. С этим нужно разобраться.

– Кто-нибудь может пояснить, что такое Унион? – недолго думая, спросил Гуго и вылил в рот последние капли шампанского, задержав их на языке.

– Унион? – Либехеншель наморщил лоб.

– Я вчера беседовал с охранником, и он упомянул о каком-то Унионе.

– А-а, наверное, имелся в виду «Унион-верке», завод боеприпасов.

– Точно, речь шла о боеприпасах. – Гуго фыркнул. – Я покивал с умным видом, притворяясь, что понимаю, о чем мы толкуем. Не люблю чувствовать себя дураком.

– А кто любит? – Клауберг расхохотался.

– Теперь, с вашего разрешения, пойду перекинусь словечком-другим с медсестрами Брауна.

– Идите-идите, повеселитесь, герр Фишер. – Клауберг хитро подмигнул.

Гуго решительно направился к Адель. Зачем в щипцы сунули записку? И при чем тут завод боеприпасов? Для кого вообще она предназначалась? Гуго вновь встретился глазами с Адель, но какой-то офицерик подхватил ее под локоть и со смехом увлек за собой. Гуго очутился нос к носу с Бетси.

– Вижу, вы разочарованы нашей встречей, – съязвила та, провожая взглядом Адель и ее спутника, спускавшихся по тропинке к ледяному озеру. – Предпочли бы общество другой?

– Вовсе нет. Ваше мне тоже вполне подходит, – с вежливой улыбкой ответил Гуго.

21

Дети сотрудников Аушвица собрались у елки, чтобы спеть рождественский гимн. Бледными личиками и аккуратной одеждой они напоминали ангелов. Они посещали школу при гарнизоне СС, жили в домах, стоящих в нескольких шагах от крематориев, летом бегали купаться на Солу, а по утрам родители время от времени приводили их на лагерную псарню поиграть с овчарками. Ветер не мог не доносить до них вонь горелого мяса, но, судя по глазам, ни один не понимал, куда именно мама с папой привезли их жить.

Гуго попробовал подпеть. Бетси взяла его под руку, чем привлекла всеобщие взгляды и шепотки. Как назло, слова этого гимна он тоже помнил плохо. Наконец, пение закончилось, и Либехеншель принялся зажигать свечки на елке, подав сигнал к началу праздника. Один за другим вспыхивали огоньки, озаряя восхищенные детские лица. Запахло воском.

– Выпить не хотите? – прощебетала Бетси и потащила Гуго на веранду, где были сервированы закуски.

Гуго споткнулся и схватился за поручень, чтобы не отстать. Бетси взяла два бокала вина и один протянула ему.

– Догадываюсь, что вам не терпится меня допросить, – в лоб сказала она. – Что же, мне тоже хочется с вами побеседовать.

– Вы из тех, кто сразу переходит к делу, – усмехнулся Гуго.

– Долгие прелюдии я предпочитаю оставлять для других случаев.

Взгляд у нее оказался хитрым. Образ наивной куколки был всего лишь ширмой. Йоиль называл ее ведьмой. Чтобы заработать такое прозвище, она должна была отличаться цинизмом, истеричностью и жестокостью.

– Каким был доктор Браун? – спросил Гуго, тоже беря с места в карьер.

– Прекрасным врачом, хорошо образованным.

– Это тут