Интересно, а как давно Каргер оставил ему своё послание у мастера Йозефа? Знал ли он, предвидел ли вмешательство Велеса? И если бы Кай не увяз в той проклятой пещере, возможно, он сумел бы увидеть больше знаков… Что, если бы он прошёл дальше?.. Ведь стрелка не заканчивалась в обоих направлениях. И тут Кай подпрыгнул на сиденье так, что дед от неожиданности ударил по тормозам.

— Ой, дед… я заснул, я не хотел… — Кай уставился в окно.

Вот болван… Это же было под самым носом… так просто… Если бы он не развернулся на моменте новогоднего утренника и не двинулся в обратную сторону, он мог увидеть самые ранние сцены из своей жизни. Он мог увидеть маму или даже папу. Возможно, ему открылась бы тайна их исчезновения. Он едва сдержал порыв развернуть машину.

Кай сложил пальцы у переносицы.

Ладно… мастер Йозеф разрешил приходить. Вернусь и попрошу его снова поставить меня на стрелку. А что если встать на другую стрелку? Что если во множестве вероятностей судьбы они могли бы быть сейчас с ним? Лучше об этом не думать, решил Кай и вместо этого спросил:

— Дед, ты не помнишь, в классе первом на новогоднем утреннике какая-то тётка подарила мне альбом для фотографий за костюм пингвина? Не помнишь, где он?

Дед закрыл верхний люк и усмехнувшись покосился на Кая.

— Так ты ж уже не влезешь в него, под два метра вымахал… Но если хочешь, можем новый заказать…

Заднее сиденье взорвалось хохотом. Кая бросило в жар.

— Ой, остряк! Знаешь ведь, я тебя не про пингвина спрашиваю! Я про фотоальбом, — Кай шутя треснул деда локтем в плечо.

Он и сам сдерживал смех из последних сил. Забавно вышло. Тем не менее, он не мог не заметить, что дед от ответа увильнул. Это обычно означало только одно…

Он не стал возвращаться к этой курьёзной теме и обратился к деду с новым вопросом:

— Дед, а дед, а ты уже рассказал девушкам, откуда у тебя этот бундесверовский уазик?

Дед сверкнул белоснежными зубами. Остальные с интересом прислушались.

— Нет пока… но, если кому-то интересно… — дед поправил зеркало заднего вида так, чтобы видеть пассажирок на заднем сиденье. Я тогда давно ушёл из армии на гражданку, — лицо деда на миг помрачнело, но он быстро совладал с собой. — Занимался тем-этим, сколько мог посидел дома, полистал библиотеку, порыбачил, поездил с однополчанами на охоту, а потом потянуло меня назад, в небо.

Взяли меня в фирму, заправлял там всем такой известный Маклин, Боря-цеховик, бандюк бандюком с целым автопарком машин. Очень он иномарки уважал, любил кортежами передвигаться по городу. Ещё и лёгкий самолёт держал для срочных встреч. Вот его я и возил. Как-то раз приземлились мы с ним на местном аэродроме, уже по взлётке выруливали, даже наших безопасников видели, и тут налетели конкуренты, и началась стрельба. Бориных водителя и охрану почти сразу положили, его подстрелили слегка, мы с ним чудом до машины добрались, на руках его вынес. Ну и дальше… вывез. Машину тоже обстреляли, ещё и гранату вслед кинули… времена такие были, только успевай уворачиваться. Но мы ушли, правда дырок нам наделали и бампер взрывом снесло… трибога в душу тарантас…

Боря тогда сильно расчувствовался, сказал, что жизнью мне обязан. А в Гелендваген этот, сказал, больше не сядет, хотел смерть обмануть, мол, если хочешь, то забирай. Вот я и забрал, Боря его ещё и починил, сильно уважал автомобили. Теперь, вот, осталась память о моей недолгой «криминальной» карьере. Всё просил Каргера его освятить… — голос деда потух, — Каргер сказал, освятить-то можно, хуже не будет, но сам отказался это делать. Вот такая история…

* * *

Дед плавно вошёл в поворот и съехал на грунтовую дорогу. В замке зажигания маятником блеснул брелок с трёхлучевой звездой. Они пересекли небольшой сосняк, миновали берёзовую рощу, и вскоре впереди вырисовались первые белозоревские усадьбы, ещё несколько километров мимо полей и огородов, и дача Ладожских встретила их квадратами цветущих разноцветных астр.

Муза закружилась, раскинув руки и напевая на знакомые стихи:

«Август — астры,

Август — звёзды,

Август — грозди

Винограда и рябины

Ржавой — август!»

Кай знал, что Муза в юности была знакома с семейством Марины Цветаевой, и искренне верил, что цветаевский пирог готовился Музой по их рецепту. Но о прошлом Музы задать вопрос так ни разу и не решился. Слишком много боли она пережила за свои восемьдесят пять лет, и об этом никогда разговоров не заводили.

…

Все вывалили из машины, разминая затёкшие ноги. История с интересом осматривала усадьбу, Карна, по своему обыкновению, отчуждённо забилась в тень. Муза пошарила рукой между кирпичами за водосточной трубой и извлекла оттуда связку ключей. Дед разгружал вещи и заносил их в дом. С особой любовью он вытянул из багажника рюкзак, наполненный книгами.

Кай был до крайности возбуждён. Ему не терпелось поскорее попасть в дом Каргера — ещё дома, после многочасовых обсуждений, он уверовал в то, что там его ждут ответы.

Муза Павловна, которая никогда не спешила с выводами, посоветовала не надеяться, что загадка решится так просто. Раз уж ни один из них ничего такого о Каргере за всю жизнь не заподозрил, значит хранил он эту тайну весьма тщательно, и были у него на то серьёзные основания.

Кай спорил, стоя на том, что Каргер всё же оставил ему послание через старого часовщика. И в послании показал именно свой чердак.

Муза какое-то время отмалчивалась, а потом неожиданно сдалась. Начать надо с того, кто эту тайну нам оставил.

Преисполненный надежд, Кай ждал, когда дед закончит с хозяйственными хлопотами, и они съездят к дачному дому Каргера. Однако, разобравшись с вещами, расселив Карну и Историю по свободным спальням и заняв отведённую им с Каем комнату, дед Егор неожиданно заартачился:

— Не спеши… Ты разве забыл? Сегодня девятый день… со дня смерти. Хочу помянуть его… так положено.

Кай онемел от возмущения. Это был удар под дых.

Какой ещё девятый день? Нашёл время устраивать поминки.

Кипя от злости, Кай вышел во двор. После яркого солнечного дня стало резко холодно. Над мертвенно-бледным лесом нависали сизые облака. Кай подумал, что если бы не разгар лета, то по всем признакам ещё до наступления темноты стоило бы ждать снега. Он побродил по огороду. Всё заросло густой травкой. Палая прошлогодняя листва почти истлела, от неё тянуло прелью как в