Какое-то время, перебравшись в замок всем своим двором, господин граф изволил давать там театральные постановки, привлекая к своим пиршествам духа всю уездную аристократию. Бывало, что под волнующими пассажами вагнеровских опер трепетал заповедный лес и содрогались волнами тихие воды Зорянки. Его Сиятельство являли себя плебсу на самой высокой башне в облачении Зигфрида и желали видеть вокруг исключительно только фей и гордых Валькирий, сея в мир зёрна образованности и культуры.

Земли там были жирные, и крестьянские семьи в поисках новой жизни начали стекаться под крыло эксцентричного богатея. Граф, «ради развития лучших свойств человеческой натуры», наказал всех детей учить грамоте и, «лучшим из источников радости почитать музицирование». Через время вагнерианец свои возвышенные искания перерос, церковь и школу приходскую благодетельствовать не пожелал, дорогу в деревню не выправил, какое-то время поразмышлял над перспективами строительства некоего химического заводика, а позже забрал свои капиталы и вовсе унёсся в Париж.

Крестьяне, «ради развития лучших свойств человеческой натуры», свезли детей на телегах в соседний уезд, помыкались по бездорожью и на всякие «источники радости» плюнули, но так бы и осели, если бы не нежданная проблема. В деревню начали стекаться призраки.

То ли Его Сиятельству, после многократного бдения над партитурами божественных вагнеровских прелюдий удалось достучаться до Космоса, то ли место это само по себе было плохим, но ни в лесу, ни в домах крестьянам не стало спасу от этой неупокоенной братии.

Выйдет хозяин вечером на завалинку трубку набить, — жаловались крестьяне уездному начальству, — а тут на ровном месте оранжево-жёлтым пламенем займётся покойницкий образ, да белой дымкой глаза заволочёт, да с таким отвратным чесночным духом, хоть иконы выноси! Или в другой раз явится душа блудная в бледно-зеленоватом свечении. Какая из них тихая попадётся, а какая и буянить начнёт, бывало, лишь силуэт и слабое зеленоватое мерцание, а иногда нелюдь искрами или молниями рассыплется по дому. При встрече с ним народ ощущал замогильный холод, а сердца живых сковывал смертельный ужас. С десяток домишек так и вовсе сгорело.

Уездное начальство только отмахивалось, советуя сократить потребление местного самогона да поменьше музицировать Вагнера. Но последней соломинкой, сломавшей верблюжью спину крестьянского долготерпения, стали горящие воды реки Зорянки. В аккурат под грозой… не слишком широкая Зорянка занялась беловатым пламенем. Многие даже слышали стоны неприкаянных душ.

Семьи постепенно начали перебираться в город. Графская деревенька с каменным замком и сотней заброшенных изб полвека пребывала в запустении.

Судьба Белозоревского Суходолья кардинально изменилась в конце девятнадцатого века, после начала строительства в уезде Артиллерийского Кадетского Корпуса, за которым появился небольшой военный городок для царских офицеров, а потом началось строительство особняков для высоких полковых чинов, среди которых был и некий полковник Ладожский. Следом за офицерами в те очаровательные места, овеянные мятежным вагнеровским романтизмом, потянулись их семьи с детьми, няньками и прислугой. По понятным причинам, как кадетам, так и офицерам, у которых и без того развлечений было невпроворот, было не до призраков. Бессонные ночи за балами, картами и дуэлями не способствовали налаживанию контактов с этой тяготеющей к тишине братией.

После революции там же обосновались богемные сообщества пролетарской элиты, дачные посёлки художников, литераторов и музыкантов. Эти люди, наделённые в сравнении с военными более тонкой душевной организацией, под воздействием более лёгких эфиров призраков не боялись, а даже всячески искали с ними встреч. Однако, если таковые и были, то плоды их творчества не оставили никаких свидетельств.

Так поместья и дачи переходили из рук в руки, с годами Белозоревка превратилась в престижный экологически чистый район застройки. Близость к Древнеграду и наличие лесов и реки сделали дачи там очень востребованными, цены на них уходили за облака. Новые поместья росли как грибы, с ними росли и заборы, скрывающие отдельно взятые истории успеха, дороги расширялись, местный храм процветал. И только Зорянка продолжала молчаливо и неспешно нести свои хладные воды сквозь тенистые кущи и иногда гореть.

* * *

Кай был рад перемене мест. Всю дорогу, сидя на переднем сидении, он вчитывался в написанные рукой Тори строки Пути, и если о некоторых вещах он мог хотя бы строить предположения, то часть фраз оставалась для него тайной за семью печатями.

Ему очень хотелось обсудить со спутниками свои догадки, но дед был за рулём, и, хоть рука его теперь была тверда, а глаз зорок, Кай решил в дороге его не отвлекать. Карна, закутавшись в мягкий плед, сжалась на заднем сидении у окна, Тори с отсутствующим видом уставилась в противоположное окно, а Муза Павловна, сидя между ними, держала обеих за руки.

За окном мелькали нежные пасторальные краски, полупрозрачные солнечные поля, с пока ещё яркой августовской зеленью, серебристые озёрца, коровьи стада и сельские домики. Лето удалось очень жарким, солнце заливало окрестности ярким тёплым светом, деревья не выдавали хотя бы малого намёка на присутствие ветра. Высоко в небе угадывался силуэт парящей птицы, Кай радовался, Мистика.

На душе у Кая было легко и светло, и не хотелось думать о собственном тяжёлом предназначении. То, что оно не будет лёгким, подсказывали упоминаемые в Пути «враги», «жертва» и «злонаследие». Наверняка Каргер хорошо понимал о чём речь, из его разговора с хтоником было понятно, что Кай был нужен им обоим, не ясно только зачем. Успокаивало одно — затаскивать в огнедышащую бездну его больше никто не собирался, Каргер его выкупил.

Из самого простого в Пути упоминалось, что наступит некая дата с появлением какой-то «западной звезды», и трое посвящённых откроют врата магии и гнозиса, высшего знания или вселенского разума, насколько Кай додумал эту строку. Не понятно только, для него ли персонально, или речь шла обо всём мире?

Собственно, больше всего Кая интересовала группа участников грядущего подвига. Кто они, эти «Закланник, Вор, Оракул, Берегиня, Нежданный друг, Нежданный враг и Мистик»? Кандидатура Мистика несколько вырисовывалась, птица по имени Мистика подходила, но остальные? Дед, Карна? Муза-Берегиня? Каргер тоже принадлежал к Корпусу? Мог он быть Нежданным другом? Но ведь он умер. Или нет? Кай очень хотел, чтобы ответ был «нет». Ещё был часовщик. И что там уж… Кикимориха тоже была…

Но самая многообещающая ипостась — Закланник. Это то, о чём он думает? Это роль жертвы? Не хотелось бы…

Ещё больше ему хотелось узнать, нет ли какой-нибудь волшебной дверки, через которую можно было бы сбежать с концами и забыть обо всём… Вдруг Карна не расслышала просто…

Кай даже себе