Я благополучно доехала до «Новослободской»,вылезла из метро наружу, дотопала до универмага и нырнула в арку. Перед моимиглазами простерся крохотный дворик. Прямо вверх поднималась узенькая лестничка,слева высились глухие железные ворота. На небольшом пятачке перед ступенькамиклубилась толпа, состоящая в основном, из потных, взъерошенных женщин склетчатыми необъятными хозяйственными сумками. Ничего не понимая, я взобраласьпо узенькой лестнице и оказалась еще в одном дворике, размером с носовой платок.Слева – кирпичная башня, справа – двери, и вновь растрепанные бабы с сумищами,из которых торчат батоны колбасы, пакеты с сухарями, и отчего-то у каждоймешочек, в котором уложены аккуратной горкой сигареты без пачек.

– Здесь оптовый склад продуктов? – поинтересоваласья у одной из теток, самой спокойной на вид. – А как попасть в дом?

Женщина печально улыбнулась и тихо пояснила:

– Тут, милая, СИЗО ь 2.

– Что?

– Бутырская тюрьма, а мы передачипринесли, с продуктами.

– Извините, – забормотала я,чувствуя, как мороз начинает пробираться под куртку, – я не знала…

– И хорошо, что не знала, –вздохнула женщина, – я бы сама сюда вовек не пришла, кабы не сынокдорогой! А в доме вход внизу, в железных воротах звонок. Раньше двор открытбыл, только два года, как закрыли. Ну да их понять можно – шум, гам, да еще изподъездов туалеты сделали. А куда идти? Тут, правда, есть сортир, да вечно неработает.

– И давно вы сюда еду таскаете? –спросила я.

Собеседница помолчала и ответила:

– Третий год.

– Ужас! – вырвалось у меня.

– Ничего, – выдохнулаженщина, – суд уже был, скоро на зону отправят. Семь лет дали сконфискацией.

– За что?

Тетка отмахнулась.

– Ступай себе. У тебя дети есть?

– Двое, – машинально сказала я.

– Вот и радуйся, что не знаешь, гдеБутырка, – подвела итог беседе женщина и поволокла неподъемную торбу ковходу.

* * *

Зина Терентьева, близоруко прищурившись,поинтересовалась:

– Вас Адель прислала?

Не успев как следует подумать, я брякнула:

– Нет.

– Надо же, – расстроиласьхудожница, – я думала, из салона покупатель пришел.

– Меня Люда направила, – быстренькосориентировалась я.

– Кто?

– Ну, Люда Парфенова, врач, она до васквартиру на Новокисловском снимала.

– Ах, Мила, – обрадоваласьЗина, – чудненько, пойдемте.

Мы вошли в большую комнату, превращенную вмастерскую. Посередине почти двадцатиметрового пространства стоял мольберт, устен складированы картины, а на полках полно всякой ерунды: гипсовые головы,керамические вазы, шары из папье-маше.

– Что вы хотите? – воодушевленнопоинтересовалась художница. – Пейзаж, натюрморт?

Не дожидаясь ответа, она приняласьдемонстрировать полотна. Однако, поняв, что клиентка не испытывает никакоговосторга, быстро добавила:

– Могу копию на заказ сделать, безпроблем.

Я окинула взглядом мастерскую и спросила:

– И зачем вы квартиру снимали, этопомещение просто шикарное.

Зина тяжело вздохнула:

– В окно гляньте.

Я посмотрела и невольно вздрогнула. Передглазами возникла стена с колючей проволокой, вышки и мрачное кирпичное здание.

– Тюрьма, – пояснила Зина, –печально известная Бутырка. Я тут работать не могу, атмосфера давит, давнодругую квартиру снимаю, а эту сдаю. Только последнее время никто сюда и ехатьне хочет, оно и понятно, место мрачное, скорбное, а рынок жилья велик.

– Может, продать эту да купить в другомрайоне?

Зина закурила и, выпуская клубы, пояснила:

– Наш дом риэлторам по Москве отличноизвестен. Всем хорош – кирпич, лифт, мусоропровод, паркет. Только тюрьма водворе. Вот моим соседям повезло, продали трехкомнатную за двенадцать тысяч долларов.

– Таких цен не существует!

– Еще как существуют, – грустноподтвердила Зина, – дом такой. Ну, выбрали что-нибудь?

– Мне хочется такую же картину, как уЕгора.

– У кого?

– Мой знакомый. Егор Валентинович Платовприобрел у вас чудесную штучку – два мопса в корзинке, а рядом девочка в беломплатье…

В глазах художницы мелькнул смешок, и онасказала:

– Очевидно, вы спутали, я никогда неписала ничего подобного!

– Как же, – настаивала я, –Егорушка Платов, неужели не помните, ваш хороший знакомый, вы посоветовали емуквартиру у Нади снять; кстати, почему вы съехали?

– Денег не стало, – машинальнопояснила живописица и добавила: – Никакого Егора я в глаза не видела и квартируникому не рекомендовала, просто перебралась к себе. Кстати, я забыла тамобогреватель масляный, позвонила на Новокисловский, подошла женщина, назваласьСтеллой, я попросила отдать печечку, она предложила приехать к вечеру. Яприкатила пораньше на два часа, время перепутала. Стелла велела к девяти, а ярешила к девятнадцати, ну и явилась в семь.

На звонок дверь никто не открывал, и Зинарасстроилась. Путь не ближний, обидно зря прокатиться. Но потом дверьприоткрылась, на пороге возник пронзительно рыжий парень, просто клоун, и,сказав, что он брат Стеллы, вынес обогреватель. В квартиру Зину не впустили.

– Очень вежливый гомик, – фыркнулахудожница, припоминая ситуацию. – Сунул мне в нос обогреватель и буркнул:«Забирай».

– Гомик? – переспросила я.

– Голубой, – пояснила Зина.

– Вы умеете навскидку, с первого взглядаопределять половую ориентацию?

– И определять нечего, –ухмыльнулась Зина. – На ногтях синий лак. В ушах серьги, и пахло от него,как от парфюмерной лавки.

Вечером, когда все разбрелись по комнатам, япоинтересовалась у Катюши:

– Скажи, тромбоэмболия заразна?