– Думаю, все дело в том, что она чересчур загружена.Детская психика просто не выдерживает. Она учится в спецшколе, мать требует отнее полной самоотдачи, Вика отличница, но это ей дается нелегко. Мать постоянновнушала ей, что она должна быть лучшей – в школе, в музыке, вообще во всем.Требовательность, чрезмерная строгость привели к тому, что девочка решила: матьее не любит.

– Это вам Вика сказала?

– Я с ней беседовал, и поверьте, мне этого вполнедостаточно, чтобы понять проблему. Я говорил с отцом, и наш разговор убедилменя в том, что я прав. Если бы не вмешательство отца, жизнь Вики превратиласьбы в сплошной стресс.

– Корзухин забрал девочку из клиники на похороныматери, она вернется сюда через несколько дней?

– Возможно. Хотя я на этом не настаиваю, по крайнеймере, сейчас. Она с отцом, и после этой неожиданной потери они, поддерживаядруг друга, смогут справиться с проблемой самостоятельно.

– Звучит оптимистично, – заметила я. –Скажите, в субботу вечером Вика покидала клинику?

– Отец забрал ее в понедельник утром.

– Я не об этом.

– Простите, но я вас не понимаю.

– Чего ж тут не понимать, Геннадий Самуилович, –удивилась я. – На всякий случай я повторю свой вопрос: в субботу вечеромдевочка покидала клинику?

– Конечно, нет.

– Вы уверены?

– Абсолютно.

– Что, если она это сделала без вашего ведома?

– Сбежала? – усмехнулся он. – Сбежать отсюданевозможно, пусть отсутствие решеток не вводит вас в заблуждение. Все подконтролем.

– Рада за вас. Какие препараты ей были назначены?

– Вы же видели карту. Только витамины. Покой и свежийвоздух. Немного физических упражнений.

В этот момент в дверь постучали, и в кабинет заглянулаженщина лет тридцати.

– Геннадий Самуилович, можно?

– Чуть позже, Мария Игнатьевна, – вежливо попросилон, и женщина торопливо прикрыла дверь. – Если у вас все… – развелруками Фельцман, обращаясь ко мне.

– Извините, что отняла у вас время.

Я покинула кабинет, отнюдь не уверенная в том, что Фельцмансказал правду. Заболоцких утверждает: когда Корзухину звонила дочь, он приказалей немедленно вернуться. Куда? Ответ очевиден: в клинику. Хотя… Я кивнулаохраннику на входе и направилась к будке возле ворот. О том, чтобы побеседоватьс кем-то из персонала, не могло быть и речи: если Фельцман узнает, что кто-тооткровенничает со мной, человек, скорее всего, лишится работы. Вся надежда былана знакомую Тимура.

В тот момент, когда я вышла на стоянку, он с Сашкой как разпоявился из леса.

– Не спрашиваю, как все прошло, – усмехнулсяТимур. – Недовольство у тебя на лице написано.

– Самое время мне помочь.

– А я что делаю, по-твоему? Садись в машину, –кивнул он, а когда мы оказались в салоне, продолжил: – Через двадцать минут унее заканчивается смена, отъедем на пару километров и подождем.

Под взглядом охранника мы тронулись с места, выехали нашоссе в сторону города и притормозили. Сашка взволнованно тявкнул, пришлось еговыпустить из машины. Он устремился в лес, мы с Тимуром тоже покинули машину,поглядывая на дорогу и наблюдая за Сашкой.

Однако псу очень быстро наскучили местные красоты, и онвернулся к нам. Вскоре на дороге показалась белая «Мазда», сбросила скорость иостановилась возле нас. Из машины вышла женщина, та самая, что заглядывала вкабинет Фельцмана. Она помахала нам рукой в знак приветствия, а я поспешила ейнавстречу. Тимур дипломатично остался с Сашкой возле нашей машины, а мы сМарией Игнатьевной не спеша прогуливались по дороге.

– Я здесь медсестрой работаю, – рассказывалаона. – График очень удобный, до города двадцать минут на машине… Мужсказал, что вас Вика Корзухина интересует? – Я кивнула. – Это из-занесчастья с ее матерью?

– В общем, да.

– Не знаю, почему родители ее сюда отправили. У нас жев основном наркоманы.

– Вы их лечите?

– Пытаемся. Лавочка тут хитрая… каждому помогаютпо-своему.

– Индивидуальный подход?

– Ага. Во втором корпусе есть люди с психическиминарушениями…

– Вика относилась к ним?

– По-моему, она совершенно нормальный ребенок. Они сматерью поссорились, девочка наговорила ей гадостей, и родители решили ее сюдасбагрить. Я, конечно, медсестра, а не врач, но… ждать от детей, что они всегдабудут послушны, – напрасный труд. Хотя, может, в педагогическом смысле ониправильно поступили. Девочка отцу без конца звонила, просила забрать ее отсюда.

– Отцу?

– Возможно, еще и матери, но я слышала, как онаразговаривает с отцом.

– А сюда ее отец привез?

– Они втроем приехали. И в субботу утром отец с матерьюее навещали.

– А вечером она сбежала?

Мария Игнатьевна остановилась, посмотрела на меня и кивнула.

– Наше светило чуть не спятил, когда она на такси назадприехала. Смена была не моя, девчонки рассказывали. Как она отсюда сбежала,непонятно, здесь кругом видеокамеры, но она умудрилась прошмыгнуть. И череззабор как-то перелезла. Фельцман сам выспрашивал, как ей это удалось, но онамолчала, точно язык проглотила. Она вообще упертая. Если не захочет говорить,значит, все. Он помучился и побежал на охрану орать.

– Во сколько Вика покинула клинику?

– В том-то и дело, что никто не знает.

– А в котором часу она вернулась?

– Что-то около девяти. На такси.

– У нее были деньги?

– Личные вещи можно держать в палате. Наверное, были.

– А отсюда на чем проще до города добраться?

– Маршрутка ходит. Вот там, чуть дальше, автобуснаяостановка. Уехать не проблема.

– И где была девочка, никто не знает?

– Она ничего не рассказывала. А в понедельник утром заней отец приехал. Говорят, жена Корзухина в субботу утонула? Когда этослучилось?

– Ночью. Девочка в это время уже была в клинике, –сочла нужным добавить я, чтобы Мария Игнатьевна с выводами не торопилась.