— А я никем здесь не хочу быть, — вдруг сказала первая. —Здесь роскошь, богатства... но все заперты в каменных стенах. Они не видятвеликолепных закатов солнца, не видят вообще неба! А я хочу мчаться на горячемконе, видеть бесконечную дорогу.. Моим глазам больно, когда взгляд упирается вдалекие скалы или пусть даже едва заметную стену леса. А здесь все время видетькаменные стены?

Воцарилось молчание. Мрак затаил дыхание. Он понимал этуженщину, которую назвали Марой. Ему тоже душно в комнатах детинца, где низкиепотолки, толстые стены и крохотные окошки, да и то забранные толстыми решетками.Только вместо голой степи, где от тоски выть хочется, хорошо бы в лес,настоящий дремучий лес с его корягами, выворотнями, завалами, валежинами,торчащими корнями на каждом шагу, трухлявыми пнями, лесными болотцами и топями!

От женщин пахло свежестью. Все юные, а если пятая не стольмолода, как остальные, но это только Мраку с его звериным чутьем заметно, нодаже на его человеческий взгляд она не отличается от своей дочери Мары: с такойже упругой кожей, тонкая в поясе и с крепкой торчащей грудью, несмотря наразмеры, быстрая и здоровая. А грудь оттопыривается так нагло оттого, что еехозяйка часто стреляет из лука — для этого нужны сильные грудные мышцы.

Одна поляница поднялась:

— Проверю вход на лестницу.

— Думаешь, наши заснули?

— Или уже здешних мужиков пользуют?

Поляница пожала плечами:

— Медея велела не спать и быть настороже. А зря не скажет.

Мрак видел как все посерьезнели. За шутками прячут тревогу.Не зря же даже далеко заполночь не спят. Оружие под руками. Три кувшина свином, дар Светланы, стоят нетронутые.

Он заметил как две сперва прислушались у двери, разом снялизапоры, поляница выскользнула, а дверь за ее спиной тут же крепко заперли иснова долго прислушивались. Лишь много погодя одна сказала негромко:

— Интересно, что сама Медея ждет? И что мы высиживаем, невысовывая носа?

— Может быть, — предположила другая, — что Горный Волк и Рудперебьют друг друга, а мы возьмем царство готовенькое?

— Размечталась!

— А чем плохо помечтать?

— Это Медея может и мечтать... и править. А больше ни у коготак не получается.

— Надеюсь, Медея в этом мрачном сарае, именуемом дворцом, непотеряет свою скрыньку.

Женщины захихикали. Мара сказала насмешливо:

— И чего она так прячет?

— Она все еще уверена, что никто на свете не знает тайну еескрыньки?

— Ну, ты же видишь, как она ее бережет! Мол, там оберегибога, который помогает ей в битвах, утешает, раскрывает некие тайны. Смотрите,не проговоритесь, что знаете!

Мрак тихонько отступил. Если и опасны, то все равно рука неподнимется драться с женщинами. Да еще вот так: выскочив внезапно, перепугавдосмерти. Они же пустят лужи от страха, а ему будет скользко и горячо...

Всего через полдюжины шагов уловил знакомый запах женскихпритираний. Пока протискивался в узком ходе, нос уже нарисовал тесную палату,тусклый светильник, смутно проступили тела двух женщин... Он прислушался,уловил ровное дыхание, а пальцы уже бесшумно вытащили глыбу.

Навстречу волной ударил жаркий воздух, настоянный наароматах душистых масел, догорающего светильника, и запахах двух женских тел,распаренных, истекающих призывными ароматами.

То ли народ раньше был мельче, то ли все были оборотнями, нопришлось обернуться волком, только так протащил свой зад в узкий проход.

В тесной комнате был полумрак. У ложа на шкуре снежно белогопардуса лежала могучего сложения поляница, даже во сне сжимала кривой меч. Ееострые груди вызывающе смотрели в потолок, но глаза Мрака прикипели к ложу.

Там раскинулась самая роскошная женщина, которую моглоизмыслить мужское воображение. Полная, сочная, белокожая, с огромной грудью иширокими вздутыми ягодицами, она лежала, бесстыдно раскинувшись в полнойбезопасной наготе. Нежное лицо, сочный рот, румяные щеки, длинные черныеволосы, что привычно разметались по подушке...

Мрак сглотнул ком в горле. Медея, царица поляниц, во сне невыглядела грозной воительницей. Напротив, сейчас это была женщина, созданнаядля мужских восторгов.

На трясущихся ногах он отступил в угол, оборотился вчеловека. На этот раз боль от превращения была острой, едва не вскрикнул.Понял, что в таком состоянии оборачиваться рискованно, но уже шагнул к ложу,осторожно обходя поляницу.

На шее Медеи поблескивал золотыми нитями тонкий шнурок. Самазолотая скрынька, не большее наконечника для стрелы, выглядывала краешком,зажатая белоснежными молочными горами. Мрак. чувствуя как пересохло в горле,уже не стыдясь наготы, дрожащими пальцами поддел шнурок, потащил. Скрынькавыдвинулась чуть, но дальше цепочка натянулась туго, а Медея во сне капризнонадула губы, что-то пробурчала.

Мрак замер, выждал. Воздух был спертый, жаркий, пропитанныйблаговониями, душистыми травами, ароматными смолами. По спине побежала горячаяструйка пота. На лбу собрались крупные капли. Если какая сорвется на белоенежное тело Медеи, та проснется с криком, обожженная!

Снова зацепил пальцем, а другой рукой, что тряслась как убольного, прикоснулся к груди, попробовал высвободить скрыньку, прошептал вотчаянии:

— Боги, дайте мне стойкости... Никогда раньше не просил!

Наконец скрынька выскользнула, влажная и блестящая, а Мраквсе еще придерживал грудь царицы поляниц. С огромным трудом, ломая себе кости,заставил отнять руку. Грудь колыхнулась и замерла, глядя нежным ярко-розовымбутоном в низкий свод.

— Боги, укрепите меня еще чуть-чуть...

Скрыньку так трясло на ладони, что Мрак задержал дыхание,боясь уронить. Перервать такой шнурок нечего и думать, проще разорватьбронзовую цепь со звеньями с кулак, и Мрак осторожно снял с пояса поляницы нож.Та лишь хрюкнула в богатырском сне, ее пальцы пощупали рукоять меча. Мракперехватил острым лезвием шнурок, отступил со скрынькой на ладони.

Его трясло, перед глазами был красный туман. В голове бухалимолоты. Сердце могучими ударами разламывало грудь, а в чреслах творилось такое,что Мрак поспешно бросил скрыньку в темную дыру, сдуру попробовал пролезтьследом, но на этот раз едва просунул голову: разбух так, что полстены пришлосьбы снести — сцепил зубы и переждал острую боль превращения в волка,протиснулся, снова превратился в человека, уже не помня себя кое-как поставилкамень на место, рухнул в беспамятстве.

Сколько так лежал, не помнил, но подземный холод кое-какотрезвил, привел в чувство. Ноздри еще улавливали дразнящий запах двух женщин,но в эту щель не протиснуться и волоску, запах слаб, и бороться с искушениемпроще.