Светлана спросила участливо, глаза все еще не отрывались откровавого пятна на рубахе Ховраха:

— Ты ранен?

Ховрах помотал головой. Видя, что все равно ждут ответа,отвернул голову в сторону, чтобы не свалить нежную царевну запахом:

— Не.

— А был ранен?

— Не, — ответил Ховрах еще энергичнее.

Воевода рявкнул:

— Этот? Единственная рана у него была, когда он сломалпалец, ковыряясь в носу!.. Но крику было на все поле.

— Ну ладно, — ответила Светлана задумчиво. Она ещескользнула взглядом по темным пятнам. Вчера их вроде бы не было. Впрочем, этотленивый страж мог перепачкаться кровью, когда на кухне воровал мясо.

Светлана то ликовала, то тряслась как заяц. До обедаслышался раздраженный крик Волка, однако и мощный рев Руда сотрясал стены какпорывы урагана. За Рудом всюду следовали два-три быкообразных воина. Ихмаленькие глазки предупреждали Горного Волка, что им наплевать на честный бой.Они всадят копья в бока, ударят в спину, если их вождь будет в опасности.

Все люди Руда к злости Горного Волка оказались целы иневредимы. Он придирчиво проверил их оружие, вплоть до поясных ножей, но ужевидел, что искать ночного противника надо в другом месте. Пришлось отдать меч,но злобу затаил. Когда сядет на трон, Руд вернет не только меч, но и своих жен,дочерей, а также земли и всех людей, сам же станет мишенью для неопытныхстрелков.

Не легче пришлось Медее: ее тоже обвинили, что это ее девки,не в силах победить в честном бою, режут настоящих мужчин по ночам. Даже Руднамекнул, что на такое ночное действо больше способны звери, а всякомуизвестно, что женщина и есть зверь, только говорящий. Медея вспылила: не все темужчины, кто носит портки. Ее поляницы выстоят против неуклюжего мужичья,возомнившего себя воинами. Кто сомневается — пусть проверит. Голик и Кажанкак-то сумели остановить пролитие крови, но от их посредничества Светлана лишьощутила смутную досаду.

Все же пир на другой день не шел, а ссоры вспыхивали с утраи до позднего вечера. По всем коридорам и поверхам стояли вооруженные стражиВолка и Руда. Поблизости обычно находились поляницы. Все подозрительноприсматривались друг к другу, ловили каждое оброненное слово.

Рогдай, измученный и с темными мешками под глазами, поздновечером пришел к Светлане. Поклонился с порога, молча напоминая, что считает еецаревной, а уж своей племянницей потом, дождался ее кивка, лишь потом подошел,сел рядом, обнял за плечи:

— Крепись, малышка.

Светлана прижалась к нему, такому большому и крепкому,несмотря на возраст. По телу пробежала дрожь. Хотелось зарыться в его роскошнуюседую бороду, сверкающую как горные снега, чистую и огромную, втянуть лапки ипересидеть бурю. Голос ее был жалобный:

— Дядя, а что на самом деле?

— Если бы я знал.

Она с удивлением посмотрела в его усталое лицо:

— Если это не они передрались, то я уж думала, это ты... иликто-то из твоих людей.

Он ответил с горечью:

— А они есть? Додон удалил от себя как умелых воевод, так игероев. Медея верно сказала, что не всяк мужчина, кто носит портки. Рыба гниетс головы, моя радость.

Бережно гладил ее по голове, и она ощутила в этом жестеполную беспомощность старого воеводы. Раньше всегда учил как держать спинупрямой, взор надменным, слабости не выказывать даже перед служанками, а сейчасмолча признается, что сделать ничего нельзя.

— Я сняла ночную стражу, — сказала она, вздохнув. — Пустьспят все.

— Зачем? — вскинул он брови.

— Все равно мы не хозяева в своем дворце.

Он нахмурил брови:

— Гм... но бездельничать тоже ни к чему. Воины должны всегдабыть при деле. Ладно, завтра проверю оружие. Всыплю, у кого топор не остер,шелом не блестит, ремни перетерлись... Отдыхай, моя радость. В тебе большесилы, чем в Додоне. В вижу как в тебе проступает кровь Громослава, мягкогоснаружи, но со слитком небесного железа внутри! Я люблю тебя.

Он поцеловал ее в лоб, а Светлана долго прислушивалась к егоудаляющимся шагам. Рогдай шел тяжело, в конце коридора почти волочил ноги.Вроде бы даже споткнулся.

— Иди ко мне, Мрак, — позвала она. — Ляг на ноги. Согрей их.

Огромный волк с готовностью прыгнул на постель. Жуткие глазаего горели желтым огнем дикого лесного зверя.

В полночь, когда сон Светланы достаточно окреп, он неслышнососкользнул с постели. Нижняя часть дворца в самом деле источена подземнымиходами как трухлявый пень жуками и муравьями. Да еще тайные ходы в толстыхстенах! А ночи все еще по-летнему коротки...

Как хорошо, что я больше волк, чем человек, мелькнула мысль.Как приятно видеть, что делается далеко внизу, за поворотом и то, сколькочеловек бегут двумя поверхами выше. Запахи рисовали хоть смазанную, но вернуюкартину: четверо потных и воняющих жареным луком с топорами в мокрых от потаруках бегут ему наперехват, сапоги одного в навозе, еще один благоухает редкимрозовым маслом, одежда пропитана благовониями.

Подняв морду, он поймал мощную струю запахов слева и сразу впризрачном мире запахов увидел, что происходит за три палаты с той стороны.

Пробегая через палаты, он ощутил незнакомый запах. Шерстьсама по себе поднялась на загривке, он с трудом подавил грозное рычание. Запахсразу дал картину знойной степи, конского пота, металла и свежепролитой крови.Чужак, который прошел здесь, был высок ростом, средних лет, в полной мужскойсиле, на нем сапоги из тонко выделанной кожи, на коне провел не меньше суток, одеждуне менял суток трое, его мучит голод, но силы сохранил, идет быстро, только водном месте задержался, даже присел, явно от кого-то прячется, на полу осталсязапах кончиков пальцев...

Мрак еще раз внимательно обнюхал это место, образ незнакомцастал яснее. Рука, которой коснулся каменной плиты, явно привыкла держать мечили боевой топор. К счастью, в это уединенное место никто не наступил, Мракразглядел даже отпечатки двух пальцев, крупных и наполовину стерших рисунокчастым ношением боевых рукавиц.

Он бежал, полз, протискивался, ноздри ловили ароматы масел иженских тел, когда пробирался мимо стены, за которой бдили поляницы, сердцеучащенно билось, когда скользил у камней, за которыми спала Медея, но заставилсебя идти дальше, через подземный поток, пока не вышел в западную часть дворца.

Здесь пахло нежилым, но пробраться вовнутрь оказалосьнамного труднее. Он понял, когда сумел протиснуться в первую же комнату.Царская казна!