Такая неприкосновенность Божественного откровения, с одной стороны, ограждает учение православной церкви от неправильных толкований естественного разума, с другой — ограждает разум от неправильного вмешательства церковного авторитета. И чем неприкосновеннее границы Божественного Откровения, тем сильнее потребность согласовать понятие разума с учением веры. Согласованный с верой разум Киреевский именует «верующим разумом». Верующий разум — это разум, «возвышенный до сочувственного согласия с верой»[1873].

Главное условие для такого возвышения разума Киреевский видит в том, чтобы «разум постоянно искал в глубине души того внутреннего корня разумения, где все отдельные силы сливаются в одно живое и цельное зрение ума»[1874]. Только посредством такого цельного разума можно достичь цельной истины. Рассматриваемая через призму верующего разума, философия есть, по словам Киреевского, «общий итог и общее основание всех наук, и проводник мысли между ними и верою»[1875]. И далее: «Где есть вера, и нет развития разумной образованности, там и философии быть не может. Где есть развитие наук и образованности, но нет веры, или вера исчезла, — там философские убеждения заменяют убеждения веры, и, являясь в виде предрассудка, дают направление мышлению и жизни народа»[1876]. Итак, главная задача философии состоит в согласовании веры и разума. «Что за вера, которая не совместима с разумом?» — вопрошает Киреевский.

Для согласования веры и разумной образованности философия, по мнению Киреевского, должна перейти в живое убеждение, развиться из живого взаимодействия разнообразных убеждений, стремящихся к одной цели. Наполненная только живым знанием («живознанием»), которое, по словам Киреевского, «приобретается по мере внутреннего стремления к нравственной высоте и цельности»[1877], философия сможет подчинить образованность цельному сознанию верующего разума. Основную функцию верующего разума Киреевский видит в его стремлении «собрать отдельные части души в одну силу, отыскать то внутреннее средоточие бытия, где разум и воля, и чувство, и совесть, и прекрасное, и истинное, и удивительное, и желанное, и справедливое, и милосердное, и весь объем ума сливается в одно живое единство, и таким образом восстановляется существенная личность человека в ее первозданной неделимости»[1878]. А первозданная неделимость человека— это его вера.

Подводя общий итог реконструкции размышлений Киреевского по вопросу о возможностях начал новой философии, отмечу, что эти «новые начала» он связывает с восточно-христианской традицией, которая коренится в идее цельности духа. Цельность духа достигается согласованием веры и разума, точнее, разумной образованности. «Безмятежность внутренней цельности духа», согласие веры и разума явило собой глубокое, живое и чистое любомудрие Святых Отцов восточной церкви. Любомудрие святых Отцов, имевшее своим источником «античную мудрость», должно стать зародышем будущей русской философии. Последняя должна включить в себя в качестве подчиненного начала преобразованную восточной патристикой языческую философию. И только в таком преобразованном виде ее можно использовать как «орудие христианского просвещения». Всё это в итоге позволит в будущем православному просвещению овладеть всем умственным развитием человечества. Залогом этому может послужить «живая вера народа в Православную Церковь»[1879].

Таким образом, философские воззрения Киреевского, взросшие на благодатной почве шеллингианства и гегельянства, строились на глубоко религиозных, православных основаниях. Этими незыблемыми основаниями служили для него Писания святых отцов церкви. Святые отцы следовали той полноте и цельности умозрения, Которые составляют отличительный признак христианского любомудрия. Из этих Писаний Киреевский черпал свою основную идею — идею цельности духа, свободной как от отвлеченного рационализма, так и от романтической экзальтации.

Цельность духа или верующий разум — важнейшее понятие славянофильской философии И. Киреевского. В цельности он видел главное достоинство русского ума и характера. Даже вера раскрывает себя через призму этой цельности и понимается как вера в «живое и цельное зрение ума». И хотя Киреевский не оставил после себя цельной, законченной философской системы, всё же идеей цельности духа, идеей «живознания» он задал основные ориентиры дальнейшего развития русской философской мысли. По проложенному им пути пошел Вл. С. Соловьев и вся христианская философия в лице князей С. Н. и Е. Н. Трубецких, П. А. Флоренского,

С. Н. Булгакова, Н. А. Бердяева и многих других мыслителей религиозного ренессанса XX века.) В своем дальнейшем развитии славянофильство выродилось и приняло крайние формы в виде почвенничества («родственного единения народом») Ф. М. Достоевского («русский народ — народ богоносец»), поре- - форменного славянофильства Н. Я. Данилевского, национализма.

Возникновение западничества обычно связывается с деятельностью так называемого московского кружка Николая Владимировича Станкевича (1813-1840), очень напоминавшего по своим интересам и направлению кружок любомудров[1880]. Своей теоретической направленностью «кружок Станкевича» создал стену отчуждения в отношениях его членов с участниками другого московского кружка — кружка Герцена и Огарева, имевшего исключительно политическое направление. По воспоминаниям современников, Станкевич был душой кружка, человек, «чьи устремления были возвышенны и идеальны, он искал всё обобщить, во всём дойти до идеи, до начала знания»[1881]. Своих друзей он пленял постоянным согласием с самим собой, он был, по словам поэта Кольцова, «лучшим в кружке друзей». В кружок входили В. Г. Белинский, какое-то время К. С. Аксаков, поэт А. В. Кольцов, М. Ю, Лермонтов, М. А. Бакунин, М. Н, Катков, Т. Н. Грановский, К. Д. Кавелин, В кружкё они изучали философию Шеллинга и Гегеля. Несмотря на его увлечение философией Гегеля, гегельянцем он так и не стад. Как мыслитель, он был типичным западником, подобно Белинскому и Герцену.