Разум мгновенно затуманила дикая злоба. Рука сама легла на рукоять сабли. Удержаться получилось только диким усилием воли. Вопрос обязательно решится, а пока не время и не место для мести. Только идиот будет устраивать поединок под самым носом сарацин.

Поэтому вместо того, чтобы прирезать Нуньеса на месте, я всего лишь сказал:

— Я знаком с подобной историей. И знал одну из ее сторон.

— И я, ваша милость, — совершенно спокойно, правда, с сильным оттенком грусти в голосе ответил португалец. — Я сам участник такой истории. И сам написал эту песню.

— Да как можно влюбиться в грязную сарацинку?! — вдруг влез в разговор Питер Нильс по прозвищу Колено, самый молодой из абордажной команды.

— Поверьте, мой друг, можно… — мягко заметил португалец. — А по поводу грязной… — В его голосе звякнул металл. — Советую вам удержаться от неосторожных слов, потому что они могут сослужить вам очень недобрую службу.

— Простите, сир… — Питер сразу же заткнулся и опустил голову, потому что наткнулся вдобавок еще и на мой взгляд.

А потом нам стало не до разговоров, потому как сарацины подошли совсем близко. В дело вступили стрелки с обеих сторон, но особых результатов пока никто не добился.

Веренвен несколько раз уворачивался, но в итоге пираты все-таки догнали нас. Шебеки шли как привязанные по обеим сторонам «Виктории» в полусотне метров от нас и с таким же отставанием по курсу. Работать по ним могли только наши ретирадные фальконеты, бортовым не хватало разворота.

Несколько пробных выстрелов не дали почти никакого результата. Одно ядро, отрикошетив от воды, садануло в борт пиратам и даже пробило его, но слишком высоко, а второе просто разнесло кусок фальшборта. Остальные ушли в белый свет как в копейку — сказывалось сильное волнение моря. Картечь тоже не дала нужного эффекта: на таком расстоянии свинцовые кусочки даже не пробивали щиты, за которыми прятались чертовы пираты.

Наконец выбрав подходящий момент, сарацины пошли на абордаж.

Я подождал, пока они подойдут поближе, и отдал команду пушкарям:

— Огонь!

«Виктория» немедля ощетинилась длинными языками пламени с обоих бортов. Все, что предназначалось пиратам, ушло точно в цель. В клочья порвало такелаж и рангоут, вздыбились доски обшивки на местах пробоин, а на палубах образовалось кровавое месиво из обломков и ошметков разорванных тел.

Но, черт побери, я просчитался, затягивая с залпом, потому что сарацинские калоши никак не хотели тонуть и по инерции почти синхронно ткнулись в наши борта. Вдобавок, как оказалось, большая часть их экипажей пряталась от картечи в трюмах.

В воздух взметнулись кошки, а через мгновение с грохотом упали абордажные мостики. Рявкнул залп из аркебуз. Первую лавину абордажников смело в море. Но за ними сразу же рванула вторая.

В исходе боя я ничуть не сомневался, наши борта гораздо выше, чем на шебеках, к тому же экипажи сарацин по численности не превышают моих, но пиратские корабли практически остановили «Викторию», а вторая пара сарацин уже встала на боевой курс.

Надо было срочно прибегать к последнему доводу, несмотря на риск набрать воды в пушечные порты.

— Главные батареи — огонь!

Несколько секунд ничего не происходило, я уже подумал, что команда не дошла по назначению, а потом…

Единороги против фальконетов — это как двадцатичетырехкилограммовая гиря против гантельки для фитнеса. Конечно, если тюкать по темечку, хватит и последней, но, если ошарашить гирей, результат будет гораздо эффектней.

Так и случилось.

К тому же единороги выпалили в упор, загнав в утробу сарацинам, помимо ядер, еще и весь свой огненный выхлоп.

Шебеки буквально взорвались изнутри, их разнесло практически в клочья. Всю палубу «Виктории» завалило обломками и частями человеческих тел.

— Черт возьми… — потирая плечо, по которому садануло куском деревяшки, восхитился я.

Но тут же пришел в себя, проорал команду немедля закрывать порты, и собрался принять участие в веселье на палубе.

Но не успел: тех немногих сарацин, что сумели просочиться к нам, уже порубили и без меня, а нескольких даже взяли в плен.

Было занявшийся пожар совместными усилиями быстро потушили, весь хлам отправили в море, а «Виктория» снова начала набирать ход.

— Осталось всего шесть! — радостно отрапортовал Логан, с намеком посматривая на очередную флягу, которую незамедлительно доставили мне оруженосцы.

Я молча кивнул и сунул арманьяк скотту. Самому пить перехотелось. Очередная стычка далась нам тяжелой ценой. Счет раненым уже шел на десятки, хотя обошлось без трупов. К тому же нам сильно повредило оснастку. Не дай бог, еще усилится ветер — останемся вообще без парусов. А это однозначный конец.

Португалец во время сшибки проявил себя настоящим храбрецом. Бился не за страх, а за совесть, в первых рядах. Мне это сильно не понравилось, так как, помимо гипотетической вины в отношении Земфиры, я больше не находил в нем никаких отрицательных черт. Какой-то уж сильно положительный негодяй получается.

Поискав его взглядом на палубе, я неожиданно обнаружил, что возле Нуньеса хлопочет меди кус. И, сам того от себя не ожидая, сбежал по мостику к ним.

— Что с ним?

Август молча покачал головой.

Я уже и сам увидел, что португальцу сильно досталось. Повязка на груди вся набухла от крови, а из уголка рта сочилась тоненькая алая струйка.

— Славная битва, ваша милость… — со слабой улыбкой прошептал Нуньес. — Я рад, что сел именно на ваш корабль. Иначе пропустил бы все веселье.

— Меньше говорите, кабальеро, — не найдя, что ему ответить, буркнул я.

— Я все… все понимаю… — Португалец закашлялся. — Мне уже нет нужды беречь силы. Но… — Он внимательно на меня посмотрел. — Я вижу, что вы хотите у меня что-то спросить.

Я не стал отказываться. Еще несколько минут — и уже не у кого будет спрашивать, так что лучше всего сейчас расставить все точки.

— Да, хочу. Вы говорили