Лизочка покорно потащилась к нему, спотыкаясь и тихонечкохныча. Среди женской части археологов послышалось тихое всхлипыванье.

«Плохо, когда у человека нет ничего, кроме дуры в руке ижелания покуражиться на всю катушку, – подумал Мазур. – Сразу видно,что ни малейшего опыта обращения с пленными или заложниками у дурня нет. Так иоставил стоять всей толпой с поднятыми руками, не рассортировал по половомупризнаку, не связал, не обыскал... Видимо, все дело в том, что он давненько неполучал сдачи. Пора учить жизни обормота...»

Он прикинул кое-какие возможные траектории, перемещения,маневры... Получалось вовсе даже не безнадежно.

Ничего выдающегося не произошло – Мазур попросту шагнулвперед, спокойно, с ленивым видом, чтобы не спровоцировать резким движениемавтоматную очередь в упор или заряд от кого-то из обормотов с ружьями.Автоматное дуло, разумеется, дернулось в его сторону, но скорее уж с легкимудивлением, если можно так выразиться. Мазур шел вперед небрежно, неспешно. Онуже составил себе некоторое представление об этом типе, взявшемся разыгрыватьэтакого монгольского полководца – и видел, что дурной истеричности в немнет. Зато позерства хоть отбавляй, а это позволяет кое-что просчитывать...

– Эй! Стоять!

Мазур остановился, тщательно рассчитав дистанцию – она негодилась для броска, но все же была чертовски близка к необходимой. Взял заплечи остолбеневшую Лизавету, легонько переставил ее в сторону – она так иосталась на том месте – вполне доброжелательно улыбнулся атаману и с ходуспросил:

– А как насчет приличного выкупа и последующего мирногорасставания, господин потомок Чингисхана?

– В смысле? – настороженно осведомился сагаец.

– Я тебе скажу откровенно, старик, – начал Мазурленивым, внушительным тоном. – Мне вся эта кутерьма с пальбой и публичнымтраханьем моих сотрудников абсолютно ни к чему. Да и тебе, я думаю, приятнеебыло бы золотишком в кармане позванивать, чем комедию ломать...

Как бы там ни обстояло с азиатской загадочнойнепроницаемостью, Мазур явственно видел вспыхнувший в раскосых глазах деловойинтерес. Он бил наверняка. Он кое-что читал об археологии и археологах. Сплошьи рядом – и не только в России, отнюдь – местное население твердо уверено,что интерес археологов к битым горшкам и ржавым гвоздям насквозь показной, а насамом деле они, хитрюги, прочитали в своих пыльных летописях о бесценномзолотом кладе, каковой и выкапывают целеустремленно, маскируя подлинные целиболтовней о научном значении позеленевших бронзовых бляшек и просверленныхраковинок. Ни во что люди не верят так яростно и убежденно, как в то, что ихближние скрывают от них золотишко...

– Ну, и как тебя понимать? – спросил атаман,сделав своим встрепенувшимся орлам знак оставаться на месте, что, безусловно,было добрым признаком.

– В самом прямом смысле, – сказал Мазур. – Тытут что-то говорил насчет дани? Идея, в принципе, толковая. Я только, ужизвини, не склонен отдавать тебе в с е. Это не бизнес, милый... а вот если тыбудешь умным, то у нас может получиться долгий и очень даже взаимовыгодныйбизнес... Как насчет д о л и? В обмен на долгое сотрудничество?

Физиономия атамана приобрела весьма примечательное выражение– он хотел в е р и т ь и опасался подвоха... Клюнул клиент, почти веселоконстатировал Мазур, повело клиента...

– Ты о чем? – спросил сагаец настороженно.

– О золоте, братишка, о золоте, – сказалМазур. – Ты себе не задавал вопрос, что среди этих милых советскихинтеллигентов делают такие ребятки, как мы, на такой вот машинке? – Онкивнул в сторону черного «крузера», изрядно запылившегося на проселочныхстежках, но выглядевшего по-прежнему авантажно. – Это все, понимаешь ли,мои люди. Они на меня работают. Твой человек выволок из палатки бедолагупрофессора, – он кивнул в сторону Буряковского, благополучно дрыхнувшегопод открытым небом, – но не догадался пошарить там как следует...Эй! – Он поднял ладонь, останавливая субъекта с ружьем, на автопилотеринувшегося к палатке. – Чего ты дергаешься, пока я с твоим главнымговорю... Так вот, то, что в палатке лежит – лишь небольшая часть того, чтоосталось в земле. Поэтому нам лучше бы договориться...

Атаман усмехнулся:

– А может, проще тебе пятки в костер сунуть? Чтобы самвсе выдал, без всяких договоров...

– Братишка, ты, по-моему, человек умный, – сказалМазур спокойно. – Пятки в костре – это, конечно, убедительно... только гдеу тебя при этом раскладе гарантии, что я тебя не обману? Что настоящее местопокажу? И потом, меня ж искать будут, серьезные люди, рано или поздно у тебянеприятности начнутся... Может быть, и в самом деле проще договориться? Тебе –разумную долю, а нам – легальную прописку на твоей территории...

Больше всего он боялся, что ученая дама завопит сейчас отбольшого ума что-нибудь вроде: «Да что вы такое несете, товарищ?» – и этим,конечно, не совершит ничего непоправимого, но ситуация обострится иосложнится...

Нет, обошлось. Бедные гробокопатели настолько сомлели отстраха, что вмешиваться не собирались...

– Ну, подумать надо... – сказал в конце концоватаман. – Вообще-то, я еще не видел ни крупицы золотишка...

– Ну вот и посмотри, – сказал Мазур самыместественным тоном. Запустив два пальца в нагрудный карман куртки жестом,который никак нельзя посчитать попыткой коварно выхватить оружие, шагнулвперед. Шаг, еще шаг... Атаман заинтересованно уставился на его показавшуюся изкармана руку...

В заученном прыжке Мазур ушел вправо, с линии огня, левойногой подбил атамана под коленный сгиб, завалил на себя: прикрываясь его телом,отключив попутно одним жестоким ударом, выхватил автомат. Короткой очередью,все еще прикрываясь оседавшим телом, срезал типа с ружьем, прыгнул влево, вполете давя на спуск...

Он упал у м е л о, перекатился, вскочил на ноги. Второй сружьем, настигнутый столь же короткой очередью, уже вытягивался на земле.Оставался третий, с карабином, оставленный на десерт по причине полной егобоевой безвредности. Мазур вскочил, несколько секунд помедлил, давая томувозможность аж несколько раз надавить на спуск. И лишь потом, когда тотсообразил, что к чему, дернул затвор, аккуратно скосил его недлинной очередью втри патрона.

Перевел дыхание. Все, с кем он в темпе п о р а б о т а л,лежали неподвижно, трое жмуриков и один живой – а прочие так и стояли,изображая финальную сцену бессмертной пьесы «Ревизор». Следовало ковать железо,пока горячо, пока не начались сопли, вопли и интеллигентские дискуссии оприроде вещей и явлений.

– Внимание! – громко сказал Мазур, держа автомат вопущенной руке. – Здесь нам больше делать нечего. Черт их знает, сколькоих еще поблизости... Слушай мою команду: на сборы – ровно десять минут. Всепожитки – навалом в грузовик. Сами – туда же. Я сказал – десять минут! Ктозамешкается, здесь и останется. – И он рявкнул так, что любойстарорежимный старшина сверхсрочник удавился бы от зависти: – Я кому сказал,мать вашу? Выполнять! Шмотье в машину, десять минут на сборы!