– А злой?

– А злой непременно притормозит, – сказалМазур. – Чтобы утолить пошлое любопытство. Остальное, как легко догадаться– мое дело. Уяснила?

– Ага. Вы опять начнете...

– Да ты за кого меня принимаешь, прелестноедитя? – устало сказал Мазур. – В жизни не ш и н к о в а л постороннихлюдей. Я с ним просто душевно поговорю, и он одолжит машину. А если ипередумает попозже, устыдится столь широкого душевного благородства... этоничего не изменит. Пока он будет искать, кому бы пожаловаться, мы уже будем вгороде... ага! Ну-ка, живо!

Судя по звуку, к повороту приближалось нечто, напоминавшеето ли уазик, то ли что-то социально близкое. Томка проворно сбежала по склону иаккуратненько улеглась на обочине, картинно отбросив руку – этакий умирающийлебедь в провинциальном исполнении. Мазур спустился пониже, приготовил автомат,прижался к дереву и на скорую руку взмолился Господу Богу, чтобы это была ненабитая милиционерами машина и не везущий бригаду доярок похмельный деревенскийшоферюга – крестьяне народ незамысловатый и малопривычный к городским обычаям,при виде мужика с автоматом могут и не испугаться, визг поднять, с кулакаминакинуться... Это горожане приучены голубым экраном, что при виде злоготеррориста с трещоткой следует немедленно носом в пыль бухаться, а в добройполовине российских деревень и телевизор-то не кажет...

Старомодный уазик-фургон грязно-болотного цвета, явносписанное армейское имущество – вот только номера, слава аллаху, неармейские... Мазур напрягся. В полном соответствии с его нехитрыми расчетами,уазик остановился, ревматически скрипя остатками тормозных колодок.Распахнулись обе дверцы, и на дорогу вылезли два типичнейших русских мужичкасредних лет, одетые затрапезно и явно поддавшие. Громко перекликаясь всовершеннейшем удивлении, они двинулись к лежащей.

Мазур появился на сцене обыденно, без затей и дурныхэффектов. Он попросту вышел из-за ствола, заглянул мимоходом в машину,убедившись, что никого там больше нет, лишь какие-то ящики и мешки, навел наних автомат и громко скомандовал:

– Стоять, оба!

Они обернулись с исказившимися рожами.

– Нет, ребята, – сказал Мазур. – Я – небелая горячка, я на самом деле... Стоять смирно!

Он не подавал Томке никаких команд, но она и сама спохвальной быстротой сообразила, как себя вести, вскочила и кинулась в машину,так и стоявшую с работающим двигателем.

– Извините, земляки, ничего не поделаешь, – сказалМазур, отступая к кабине, держа их на прицеле. – Машина нужна позарез...

– Эй, эй!

– Я кому сказал – не дергаться! – нахмурилсяМазур. – Стоять, алконавты! Телевизор слушаете? Я и есть беглый рецидивистВанька Корявый, про которого три дня талдычат...

Он был уже в шаге от дверцы, когда один из мужиков кинулсянаперерез с отчаянным лицом самоубийцы:

– Мать твою за ногу, водку отдай! Бери машину, хрен стобой, только водку отдай!

– Сейчас, посмотрю... – Мазур обошел машину,заглянул в боковую дверцу и сразу углядел причину, побудившую аборигена к стольяростной отваге.

Среди пыльных мешков угловатых очертаний и ящиков скакими-то деталями стоял ящик, в коем поблескивали не менее десяткаполлитровок. Было за что грудью лезть на автомат, судари мои...

Дружелюбно оскалившись, Мазур крикнул:

– Да вы что, земляне, я ж не зверь!

Поднатужившись, он подхватил ящик левой рукой, со звономопустил на обочину и побыстрее уселся за руль. Ветхий уазик прыгнул вперед,мимо аборигенов, которые и не глянули ему вслед, устремившись к заветномусокровищу.

– Полный порядок, – сказал Мазур. – Сейчасначнут горе заливать. Где уж тут погоню организовывать...

* * *

...Он сидел в старинном, годов шестидесятых, мягком кресле,устало глядя на противоположную стену. В соседней комнате о чем-то шушукалась схозяйкой Томка. За окном начинало темнеть, и дела пока что шли прекрасно...

Дела шли прекрасно. Они без приключений добрались до города– вот только автомат пришлось выбросить в придорожные кусты километра за два отзапомнившегося Мазуру поста ГИБДД – где изрядно поколесили по окраиннымулицам, прежде чем Томка отыскала нужную улицу и нужный дом. И бабушкаоказалась живой и здоровой, склерозом не страдала, Томку прекрасно помнила, идаже на ночлег пустить согласилась. Мазур в два счета выяснил с ее телефона,что завтра утром есть самолет в Шантарск – полдела, считайте, сделано. Уазикостался за два дома отсюда, загнанный в тупичок меж гаражами и бетонной стенойместной котельной – в качестве резерва на всякий пожарный, если только за ночьего не разберет на части местная шпана...

Он подошел к окну, одним пальцем слегка отогнув занавеску,выглянул во двор. Пока что ничего подозрительного, да и с чего бы вдруг? Пустырь,заброшенная новостройка, судя по некоторым приметам, прозябавшая без малейшеговмешательства человеческих рук не год и не два...

Глупости. Кто догадается искать их з д е с ь? Разве чтобабуля тоже работает на врага, и сейчас, мимоходом ушмыгнув в туалет, достанетяпонскую рацию, вызовет мордоворотов с бесшумными пистолетами и усыпляющимгазом... Вздор.

Он вернулся в кресло, лениво уставясь на стену. Походило нато, что бородатый Задуреев еще не облегчил бабусю окончательно – две фарфоровыхвазы на серванте за версту попахивали стариной, как и парочка пейзажей, один сузенькой речкой и каким-то н е н а ш и м лесочком, чересчур аккуратным иприлизанным для российского, другой с горными вершинами, на фоне коих шагалидва опять-таки насквозь ненашенских охотника в гетрах, куцых курточках и шляпахна манер тирольских. А в общем, картины были приятными для глаза. Не то чтотретья – даже не картина, собственно, а набросок то ли чернилами, то ли тушью,изображавший голову неприятного мужика, оскалившегося, как зверь лесной,разинувшего рот то ли в крике, то ли в рычании прямо-таки до отведенныхприродой пределов и даже сверх того. Нарисовано, похоже, уверенной рукой, новсе равно, эта харя – не то зрелище, какое стоит обозревать на сон грядущий.

Справа, замыкая шеренгу картин, помещалась большаяфотография, явно переснятая когда-то с маленького черно-белого снимка иувеличенная: подполковник, ухмыляясь во весь рот, держа в уголке ртанезажженную папиросу, стоял на фоне длинного и приземистого особняка с высокимиокнами и башенками на крыше – опять-таки ненашенского, с рядочком аккуратноподстриженных деревьев у парадного входа. Подполковник выглядел возмутительномолодо, лет двадцати пяти, в его годы Мазур был старлеем – ну, понятно, другиевремена, другая война...

– Это он в Восточной Пруссии фотографировался, –сказала вернувшаяся старушка. – Какое-то баронское поместье, они тамстояли в конце войны... Вася оттуда много чего привез, вот картины остались,вазы... Вы не интересуетесь?