Так вот оно что? Зверева трясло, но он как мог сдерживал себя, боясь упустить такую удачу.

– Скажите мне тогда, вам приходилось слышать о немецком офицере, которого в Крестах нарекли Крестовским душегубом?

Старик ещё сильнее затрясся и весь как-то сразу поник.

– Дитрих Фишер! Оберштурмфюрер СС! – продолжил Боголепов, вздыхая. – Значит, вы всё же узнали о нашей встрече! Всё ясно! Значит, именно из-за неё я и оказался здесь! – старик закашлялся, покачал головой. – Простите, можно мне закурить?

Зверев протянул старому антиквару пачку «Казбека», но тот замахал руками.

– Нет-нет! Я не курю папиросы, – Боголепов достал из нагрудного кармана деревянную коробочку и, достав из неё трубку, принялся хлопать себя по карманам. – О Боже! Неужели я забыл дома кисет?

– Карен Робертович, наш начальник медсанчасти, тоже любит курить трубку, – воскликнул Зверев. – У него в столе, как мне известно, всегда лежит несколько пачек отличного табака. Обещаю, что позаимствую что-нибудь для вас, но ради бога расскажите мне о Фишере!

– Как вы, наверное, уже знаете, после войны меня обвинили в пособничестве врагу, узнав, что я консультировал немцев. Меня допрашивали, и я рассказывал, рассказывал много, ваши коллеги умеют получать то, что их интересует. Мне предъявили тогда столько, что я не думал, что так легко отделаюсь. Я был уверен, что меня ждёт прямая дорога в лагеря, но мне повезло. Я оказал тогда небольшую услугу одному майору из госбезопасности, и он в благодарность за это помог мне выйти сухим из воды. Но ни тому майору, ни кому-либо ещё я до сего дня не рассказывал о моём общении с Фишером. Скажите, как вы узнали, что мы встречались?

– У каждого из нас свои источники информации, – уклончиво ответил Зверев. – Рассказывайте же! Если вы всё расскажете, то, возможно, мы не выдвинем против вас никаких новых обвинений.

– Ну если так! – Боголепов прищурился, было очевидно, что он не поверил сказанному.

Зверев схватил со стола папку, распахнул её на первой странице и сунул старику под нос фотографию Ромашко.

– Это он?

Старик дрожащей рукой достал из нагрудного кармана очки и нацепил их на нос.

– Вы с ума сошли?

– Вы ещё скажите, что не знакомы с этим человеком?

Старик пренебрежительно фыркнул.

– Разумеется, я с ним знаком! Имени и фамилии его я не знаю, зато знаю, что он проходимец. Он приходил ко мне пару раз и приносил какую-то никчёмную дрянь. Этот тип просил меня помочь продать какое-то никому не нужное барахло! Я сказал, что его так называемые ценности ничего не стоят и им место не в антикварном магазине, а на барахолке.

– То есть визит к вам этого человека никак не связан с Дитрихом Фишером и с концлагерем в Крестах?

– Если этот человек имеет какое-то отношение к нацистам, то мне об этом неизвестно!

– Замечательно, – выкрикнул Зверев, схватил перо и для вида что-то написал на листе бумаги. – А теперь рассказывайте о Фишере!

– Прошу вас! Дайте же мне вашего табака! Чертовски хочется курить!

Видя, что старика и впрямь трясёт, Зверев решил это использовать.

– Сперва вы расскажете про Фишера и я тут же обеспечу вас отменным табаком!

– Хорошо! Хорошо! Я расскажу вам историю нашего знакомства…

– Одну минуту! – всё так же сдерживая своё волнение, сказал Зверев. – Пусть ваш рассказ выслушает ещё один человек.

После этого Зверев позвонил Корневу и пригласил его к себе.

Глава третья,

в которой Боголепов рассказывает о том, что ему доводилось переживать в годы оккупации

г. Псков, ноябрь 1942 г.

Часы на стене показывали половину десятого, и комендантский час уже давно начался. За окном посвистывал ветер, ливень закончился, но одинокие капли всё ещё нудно постукивали по выгнутому заржавевшему карнизу. Тьма окутала город. Боголепов стоял у окна и глядел в полупрозрачную пустоту. От сырости у него всегда обострялись боли в суставах, а настойка из шиповника, которую ему обычно готовила сердобольная баба Клава с первого этажа, как назло, кончилась ещё в начале октября.

Где-то вдалеке завыла сирена и почти тут же умолкла. Стуча сапогами, словно стальными подковами по мостовой, под окнами прошёл патруль. Грубоватая и пугающая, словно лай сторожевого пса немецкая речь заставила старика сжаться. Он поплотнее задёрнул штору, подошёл к столу и зажёг стоявшую в фарфоровой пиа́лке свечу. После прихода немцев и введения комендантского часа, ограничивающего передвижение жителей по городу и предписывающего обязательное затемнение окон, электричеством Андрей Алексеевич почти не пользовался. Это позволяло уменьшить ненужные траты на электроэнергию, а для того, чтобы читать, у Боголепова имелся довольно большой запас церковных свечей.

Как-то, ещё незадолго до начала войны, к Боголепову зашёл отец Леонтий, настоятель Снетогорского монастыря. Он рассказал, что его послушники, копая яму для заготовки и хранения овощей вблизи Вознесенской церкви, наткнулись на старинное захоронение. Монахи отрыли подземный склеп, в котором оказался облачённый в истлевшие одежды скелет. Судя по сохранившимся останкам одежд и украшений, мертвец принадлежал к небедному сословию и мог быть каким-нибудь знатным боярином или даже князем. Помимо мертвеца в склепе нашлись несколько серебряных посудин, светильник с диковинной гравировкой и позолочённый крест размером с лошадиную подкову. Сообщать о находке городским властям отец Леонтий, разумеется, не хотел, и умолял Боголепова не разглашать сведений о найденных сокровищах. Андрей Алексеевич согласился молчать, и заявил, что нисколько не возражает, чтобы найденные реликвии пошли на нужды храма. Отец Леонтий благословил покладистого антиквара и в знак благодарности подарил Боголепову целый короб церковных свечек. Полученный от священнослужителя подарок Боголепов долгое время хранил в кладовке без дела, теперь же эти свечи очень даже пригодились.

Помимо коптящей свечки на столе стояла тарелка с двумя сваренными в мундире картофелинами, рядом с тарелкой лежала почерствевшая краюха хлеба. Соль кончилась ещё на прошлой неделе, поэтому Андрей Алексеевич достал из своих старых запасов несколько чёрных груздей пряного посола, которые хранились у него в погребе в большой деревянной кадке. Старик ел не спеша, тщательно прожёвывая оставшимися зубами каждый кусочек, стараясь не обронить на стол ни единой крошки. Несмотря на то что в грибах попадался песок, а подмороженная картошка была сладковатой на вкус, Андрей Алексеевич получил настоящее удовольствие от такого замечательного ужина. Он убрал со стола, уселся в кресло-качалку и накрыл ноги пледом из собачьей шерсти, чтобы хоть как-то утихомирить мучавший его артроз. Плотно набив трубку, старик закурил.

Сейчас Боголепов не страдал от нехватки курева и продуктов, однако в первые дни оккупации ему пришлось нелегко.

Когда немецкое командование объявило всеобщую трудовую повинность, в городе открылись биржи труда. Все взрослые мужчины моложе шестидесяти