Мне повезло и с Парижем. Приехав туда в 1980 году, я нашел город в сильнейшем упадке. У города были огромные долги. А поскольку с конца шестидесятых годов Париж уже не уничтожает свои средневековые здания, то уровень парижского существования скатился ниже уровня воды в Сене в самые засушливые годы. Архитектурные памятники, желтые и охровые изначально, стояли черные от городской копоти: церкви, префектуры и жилые дома. Даже знаменитый Нотр-Дам стоял постыдно закопченный. Однако квартиры были дешевы, и сотни, если не тысячи, агентств «недвижимости» предлагали в аренду жилища по вашему карману. Я снял себе «студию» на rue des Archives (улице Архивов), рядом со зданием Национального архива Франции, раскупорил камин и стал жить. За 23 франка я купил себе китайскую пилу и вечерами бродил по городу, разыскивая топливо для камина. В Париже я понял, что камин не роскошь, а средство обогрева для бедняков. Сантехника в Париже ужасная. Когда все эти красивые здания строились, нечистоты и содержимое ночных горшков выплескивалось прямо на улицу, потому никакой канализации предусмотрено не было. Впоследствии канализационные трубы пустили по стене зданий. В домах на лестничных площадках установили туалеты с дырой в полу, двумя металлическими башмаками для ног, ну вы знаете, сливной бачок наверху и ручка свисает на цепи а ля Курт Швиттерс. Они и посейчас стоят в большинстве домов старого Парижа. Жить было неудобно, но красиво. По утрам Париж пах угольным дымом. Только один раз я прожил полгода в современном доме на rue Paul Barrauel и проклял его. Теплый, душный, с подземным гаражом. Слышимость была преотличная. Казалось, что пара, ссорящаяся за стеной, ссорится у вас в спальне. Я убежал оттуда сломя голову, с этой Paul Barrauel.

Так что я люблю дебри старых столиц. Вылизанные дома и квартиры мне неприятны. Мне нравится архитектурное ретро. Потому я никогда не жил на окраинах больших городов и ненавижу спальные районы. Они античеловечны. Сейчас я снимаю в Москве квартиру в доме, построенном для рабочих в 1924 году. В комнате, обозначенной как кухня, у меня стоит огромная старая ванна. Перекрытия в доме деревянные. Слышны хорошо и собаки, и люди. И я совершенно счастлив.

Человек не должен постоянно жить в нищете. Очень хорошо и желательно, если в постоянной борьбе за жизнь и пространство бывает передышка. Земляничная поляна или сад.

В декабре 1978-го я поселился в самом богатом квартале Нью-Йорка, и окна моей спальни выходили в сад на могучую реку Ист-Ривер. По утрам в окне моем, низко гудя, проплывали трубы больших пароходов. Весной в плюще, обвивавшем наш brown-stone со стороны сада, возились и пели дрозды. Рано зацветало цветками величиной с блюдце магнолиевое дерево. С величественного дерева-гиганта в центре сада свисали качели. А моими соседями по саду были люди с фамилиями Онассис, Хайнц (владелец империи соусов и кетчупов), Вальдхайм (тогдашний генсек ООН, для него снимали два brown-stone, и перед каждым party ООН в саду зачищали кусты агенты FBI с миноискателями), мистер Пей (архитектор, автор стеклянной пирамиды Лувра), просто «миссис пятьсот миллионов» (по фамилии эту женщину не называли) и другие досточтимые ньюйоркцы. Райский этот сад, висящий над Ист-Ривер на восточном конце 57-й улицы, назывался Sutton Square, а я жил в доме шесть. Ну, разумеется, я не сделался внезапно богат, я лишь устроился мажордомом к эксцентричному миллионеру Питеру Спрэгу.

Продвигаясь из сегодня, из ночи памяти, от решетки над Ист-Ривер, я вижу наш сад: магнолиевое дерево с глянцевыми листьями, нашу, подметенную мной, террасу, фонарь над нею, железные стулья, железный стол со стеклянной поверхностью, яркие алые азалии вдоль террасы. Частично их высадил я, частично миссис Спрэг — жена Питера и мать его четверых детей. Закутанное доверху в плющ, возвышается в ночи старое уютное тело нашего brown-stone о пяти этажах. У нас там даже ходил лифт! На террасе на железном стуле сидит со стаканом виски со льдом рыжебородый верзила мой босс Питер. Он только что прилетел из Европы на «Конкорде», по обыкновению без вещей, даже без атташе-кейса, только «Нью-Йорк Таймс» под мышкой. Он сейчас посидит и уедет в ресторан ужинать. Он курит сладкий табак из трубки.

О, у Питера был стиль! Частью стиля были и эти появления в такси черт знает откуда, лишь с газетой. Когда вещи были, их привозили позднее от авиакомпании. Видимо, ему было противно ждать. Бизнесы Питера были разбросаны по всему миру — от Великобритании до Куала-Лумпура. Это были рафинированные и экзотические бизнесы. Так, ему восемь лет принадлежала знаменитая автомобильная фирма Aston Martin, ее скромненькие, сделанные вручную авто в нескольких фильмах водил агент 007, ну вы знаете. Основной же компанией Питера, его гениальной находкой была National Semiconductor, база в Силиконовой долине в Калифорнии. Питер основал эту фирму, производившую чипсы, в возрасте двадцати или двадцати двух лет, все равно хорошо. Дед Питера, Фрэнк Спрэг, был первым лауреатом премии Эдисона, проектировщиком и строителем нью-йоркского сабвея. Отец Питера все промотал, а энергичный Питер был скорее в деда…

Я отвлекся от сада. Слабой зимой над великой американской рекой стоял туман, и пароходы туда шли, по-видимому, наугад, обильно гудя в тумане. Выглянешь в сад, а там в жаркой кофте задумчиво качается на качелях рыжеволосая девочка. Я долго считал ее богатой наследницей и только через год узнал, что она babysitter, т. е. сидит с детьми миссис Душкин, муж миссис Душкин был виолончелистом, но они расстались до моего появления на Sutton Square…

Как я забрел туда, усталый путник? Через постель, конечно. До меня мажордомом дома номер шесть служила девушка Джулия Карпентер, старшая в семье из шести детей дочь Джона Карпентера, всю жизнь проработавшего агентом FBI. Я соблазнил девушку, а когда наш роман сменила дружба и она собралась переселяться в Калифорнию, Питер Спрэг захотел со мною побеседовать. Ему нужен был мажордом, а ко времени отъезда Джулии семья Спрэгов видела меня уже чуть ли не два года. Владелец экзотических бизнесов Питер захотел иметь в доме экзотического мажордома, я полагаю, он похвалялся мною своим друзьям. Не знаю, что он думает обо мне сейчас, спустя более чем четверть века, но он во мне не ошибся. Думаю, что сейчас я перетягиваю по экзотичности фирму Aston Martin.

Вот я и жил там эдаким Гекльберри Финном, слушал пение дроздов, высаживал азалии, осенью убирал с террасы сухие листья, имея большой ржавый ключ от «самого лучшего на East Coast» (похвальба Питера, не далекая, впрочем, от истины) винного погреба, спаивал «Шато Лафит Ротшильд» панк-девочкам из Бруклина.

В общем, наслаждался жизнью. Работы было то очень много, то ничего. Очень много, когда из имения в Спрингфилде, Массачусетс, приезжала миссис Спрэг, четверо мальчиков и их наставник — лысый молодой человек по имени Карл, да еще она прихватывала с собой несколько пар массачусетских помещиков. Вставали они с петухами и ложились за полночь, как неистовые посещали нью-йоркские театры. Помню, и меня брали на бродвейские мюзиклы, так я посетил премьеру «Дракулы». Когда эта орда покидала нас, все мы — я, личная секретарша Питера Карла Фельтман, черная горничная Ольга — облегченно вздыхали и отсыпались. Дело в том, что с Питером у нас было мало проблем. Он стремительно летал над земным шаром в «Конкорде», никогда не оставался в Нью-Йорке на уик-энды, никогда не обедал дома, порой отсутствовал неделями, лучше босса не придумаешь. Правда, иногда орал на секретаршу. Потом извинялся.