В семидесятые, восьмидесятые и девяностые я много путешествовал по миру, часто летал, и потому салоны самолетов авиакомпаний были для меня родным домом. В частности, я много летал по Европе на British Airways, она была дешевой компанией, правда, в Лондоне бывала пересадка, но я привык к внутренностям аэропорта Heathrow. Я сидел там, накачивался алкоголем из duty free, разглядывал женщин, оценивал их, короче, наблюдал за жизнью. Помимо женщин, там было на что посмотреть! Я не раз видел путешествующих раджей, убранных в шелк и драгоценности, видел как-то султана либо шейха, летевшего вместе с гаремом (все в белом шелке, лица закрыты)! Однажды я встретил в Heathrow такую бесценную африканскую принцессу, такую драгоценность, что просто решил изменить всю свою жизнь из-за этой тоненькой статуэтки-девочки…

Помню, что как-то перевозил на самолете British Airways мои гантели из Нью-Йорка в Париж. Чемодан с гантелями хитрые англичане якобы затеряли, но потом привезли мне его на дом с извинениями. Дело в том, конечно, что они проверили, отчего в чемодане человека с неудобопроизносимой фамилией столько металла. Проверив, видимо, хохотали до упаду, но так как англичане самая, может быть, эксцентричная нация, то чужая эксцентричность должна вызывать в них сочувствие. Думаю, я единственный в мире человек, который перевез в самолете свои гантели с одного континента на другой.

Став более обеспеченным человеком, я начал экономить свое время и летал уже компанией Air France. Билет я обычно покупал загодя в агентстве Nouvelles Fronti’res («Новые границы»), недалеко от дворца Гарнье — старого парижского оперного театра. Я любил явиться в аэропорт имени Шарля де Голля пораньше, проходил осмотр, в те годы он был минимальным, и начинал алкоголизироваться. Нет, я не пьяница даже, но авиаперелет для меня стал ритуалом, и в ритуал входило вначале крепкое пиво в аэропорту, а затем как можно больше напитков в полете. О, меня любили, думаю, все стюарды Air France! Я выпивал полагающиеся мне пару бутылочек французского, разумеется, вина за полагающимся мне в самолете обедом, а потом невинно спрашивал:

— Не может ли стюард принести мне еще бутылочку?

Как правило, стюард понимал меня правильно и приносил сразу две, а то и три. Третий раз спрашивать уже не приходилось, все эти бутылочки им в любом случае некуда было девать, большинство пассажиров пьют свои минеральные воды, а им интересно было понаблюдать за мной. У стюардов, так же как у барменов, есть профессиональный азарт, я думаю, им хочется сломить человека своим алкоголем. Впрочем, они искренне радуются, если ты выдержал их экзамен и желудок у тебя оказался луженым. Алкоголь скрашивает скуку путешествия по небу. Крепко выпив, хорошо поднять штору иллюминатора, чтобы ярчайший свет солнца ударил в глаза, ведь обычно летим над облаками. Можно возомнить себя неким Икаром, парящим в ослепительном космосе.

Я встречал в самолетах известных людей. Как-то встретил Михаила Горбачева с женой Раисой, он уже не был президентом, это был, если не ошибаюсь, 1992 год. Я пошел к стюардессе и потребовал виски. Стюардесса была почему-то испугана и попросила меня сесть на место, обещав, что виски мне принесут. Пока она отвечала, вокруг меня сошлись некие крепкие мужчины. И ожидали чего-то. Злой, я обернулся, собираясь идти на свое место, и тогда увидел знаменитое винное пятно на черепе. Череп наклонен был к жене Раисе. Я даже замешкался от неожиданности. Было такое ощущение, что нужно что-то сделать. Я искренне считал (и считаю) Горбачева виновником гибели вначале Восточного блока и организатором, как тогда говорили, «бархатных революций» в странах Восточной Европы. Я искренне ненавидел его как «лучшего немца»…

Крепкие мужчины, видимо, поняли, что творилось в моей голове. Меня твердо попросили пройти на свое место. Кажется, я хотел дать ему пощечину…

Я летал и мелкими самолетами, и большими. На сербские войны обычно летел самолетом Air France или венгерской авиакомпании Malev до Будапешта. Помню, на войну в Абхазию я летел до Адлера на двухпалубном «Ту», и пилот попросил у меня автограф в паспорт. Кроме моего, там уже имелся автограф знаете кого? Кантарии, того грузинского солдата, который входил в группу воздвигнувших наш флаг на крыше рейхстага. Я этим обстоятельством очень гордился.

Я уже давно не летал в самолете, однако. Последний раз это было 4 июля 2002 года. Но уж в тот день я летел так, как не дай вам бог никогда летать. На небольшом узком самолете «Ан» авиакомпании «Россия», обслуживающем правительство, меня вместе с пятью моими подельниками перебросили из Москвы, взяв из тюрьмы Лефортово на военный аэродром. Перебросили в г. Энгельс Саратовской области. В самолете мы летели под конвоем до зубов вооруженных стрелков ФСБ, числом восемнадцать, и с полдюжиной офицеров и прокурорских работников. Нас транспортировали, чтобы предать суду в городе Саратове. В наручниках летели, один стрелок у окна, потом опасный государственный преступник, а через проход еще стрелок с готовым к бою карабином в руках. Такие у них оказались правила. Теперь, вспоминая тот полет, могу сказать, что вряд ли и десяток граждан РФ имеет такой опыт. И я полагаю, ни один больше писатель в мире не может иметь такого опыта. В правительственном самолете, в наручниках, под прицелом пересечь воздушный океан! Каково, а?

Нью-Йорк — собрание польско-украинско-еврейских местечек, каменные хутора, скучившиеся вокруг твердынь крепостей делового центра. Как некогда в средневековой Европе кварталы торговцев и ремесленников собирались вокруг высившейся на холме или скале могучей крепости феодала, жались к ней в поисках защиты, так Нью-Йорк жмется к деньгам Уолл-стрита, к игле Эмпайра, небоскребам авиакомпании «Панам» и автомобилей «Крайслер». Нью-Йорк собрался вокруг и жмется к могуществу денег, символизируемому крепостями-небоскребами.

Нью-Йорк не Америка или мало-Америка, но уже и еще Европа. Лишь атлантические серые воды лежат между последними метрами европейской суши и первыми илистыми камнями Манхэттана. «Нормальная» Америка всегда смотрела и смотрит на Нью-Йорк как на гетто-резервацию для эксцентричных уродов. Розовощекий животастый провинциал с отвращением и опаской взирает на буйное, крикливое существование этого города и считает его ублюдочной формой жизни. Провинциальный американец так же, если не более, далек от Нью-Йорка, как житель Красноярска или Иркутска.

Нью-Йорк — это страх, олицетворяемый сабвеем, деньги (Уолл-стрит), секс (42-я улица) и «Нью-Йорк Таймс».

Страх

Америка изобрела торговлю страхом. Америка первая поняла, что человек хочет испугаться, так же как и порадоваться, поняла, что страх можно производить и что всегда найдется покупатель на этот товар.

Провинциалы приезжают испугаться в Нью-Йорк. Нью-Йорк торгует страхом, это самое крупное в мире предприятие по производству страха. Прославленный кинематографом ужас его улочек и авеню является мощным притягательным магнитом для миллионов туристов из американской провинции и со всего мира. Есть особый подавленный ужас в поездке в нью-йоркском сабвее, среди огромных, отборных черных, выращенных черными мамами на свиных ножках и бобах. Черные круто пахнут самцом, и белесые американочки германско-скандинавских кровей из какого-нибудь штата Миннесота сопят в экстазе мазохизма, повиснув на поручне, окруженные горячим черным мясом… Может войти и входит круто безумный черный тип в трусах, брюки под мышкой, и, оглядев вагон, спиною к двери, сдернет трусы. Первыми, увидав его орудие, визжат черные девушки. Белые крошки молчат, сцепив зубы. Вернувшись в родную заснеженную Миннесоту, девочки будут ворочаться во сне годами.