– Какое убийство? – угрюмо спросил Касьян, поднимаясь. – Что я такого сделал?

– Да ты что, ополоумел? – спросил Протасов, глядя на него ошеломленно. – Из-за тебя погиб господин Карамзин!

– Да не из-за меня, а из-за себя! – прохрипел Касьян, и слезы показались на его глазах. – Я в чем виноват, что они плохо держались? Что кричали – гони, гони веселей? Ну, я и гнал… А на повороте как повело вбок, аж о дерево шарахнуло, ну, Иона Петрович вылетели… и убились до смерти… – Голос его оборвался рыданием, он снова плюхнулся на крыльцо, уткнулся в колени, и плечи его затряслись.

– На повороте вбок? – прищурившись, спросил Протасов. – И о дерево ударило? А в какой бок-то? В левый или в правый?

Касьян поднял голову, повел глазами по сторонам.

– Дык в этот, – поднял он левую руку. – Мы ж в Спиридоньевку мчались…

– А коли так, значит, что? – спросил Протасов.

– А что? – с тревогой уставился на него Касьян.

– Коли так, коляска должна быть с правой стороны сломана? – предположил Протасов.

– А это с чего? – нахмурился Касьян.

– Ты же сам только что сказал, что коляску о дерево шарахнуло, тогда Иона Петрович и вылетел из нее.

– Ну да, – не вполне уверенно кивнул Касьян.

– Где она? В каретном сарае? В конюшне? Проведи меня туда! – потребовал Протасов. – Посмотреть хочу!

– Да на что там смотреть… – пробормотал Касьян, и лицо его вдруг сделалось белым как мел.

– Что вам надо, Василий Дмитриевич? – раздался вдруг истерический женский голос, ставни одного из окон распахнулись, и оттуда высунулась Авдотья Валерьяновна.

Лида узнала ее только по голосу: лицо распухло от слез, черное платье, слишком узкое для ее полного тела, сидело в некрасивую обтяжку, черные волосы висели космами.

– Что вам надо от Касьяна? Он не виноват! Он за своего барина голову на плаху положил бы… – крикнула она так громко, что Альзан прянул было в сторону, но Лида натянула вожжи что было сил, и конь снова ее послушался.

– Касьян – лучший кучер в округе, а может, и во всем уезде! – ответил Протасов, даже не подумал соблюсти хоть какой-то политес, выразить вдове соболезнования, даже поздороваться. – Уж я-то знаю, как он со своей тройкой управляется! Езживал! Прошлой ночью он над землей взлетал, той же дорогой шел, и ничего – нас ни разу не занесло на обочину и ни о какое дерево не задело.

– Да вас же трое было, седоков-то, да еще конь ваш привязанным бёг, – прошептал Касьян, и Лида увидела, что его губы странным образом сделались такими же бледными, как щеки, резкие черты словно бы смазались, растеклись. Черные глаза казались двумя дырами, проделанными в этой белой маске, и в них клубилась тьма. – А Иона Петрович… они одни были, они легкие, вот и не удержались…

– Пошли, покажешь мне коляску, – приказал Протасов, дернув кучера за руку. – А вы, Авдотья Валерьяновна, примите наши с супругой соболезнования.

Авдотья Валерьяновна повернула голову к Лиде, с изумлением вгляделась в ее лицо – и губы ее расползлись в ядовитой усмешке:

– Коли ты после одной ночи так подурнела, что с тобой дальше будет? Ох, берегись, Васенька какую угодно кобылу уездит, не то что такую полудохлую клячу, как ты…

– Авдотья Валерьяновна, побойтесь Бога! – взревел Протасов. – В доме супруг ваш лежит мертвый, а вы… Стыдитесь!

Авдотья Валерьяновна закрыла лицо руками, провыла глухо:

– Простите… простите… я не в себе от горя! Простите меня! – и снова канула в окно.

Потом там появилась Феоктиста и, прежде чем закрыть ставни, прелюбезно улыбнулась Протасову но, всмотревшись в лицо Лиды, вдруг сморщилась.

Лида, впрочем, этого даже не заметила – она сидела почти бездыханная. Ах, чего бы она только сейчас не дала, чтобы дядюшка оказался сейчас жив, чтобы можно было броситься к нему в ноги и закричать: «Я не хочу ничего этого! Не хочу быть женой человека, которому нужны только мои деньги! Не хочу быть женой любовника вашей жены!»

Ах, если бы она знала… Если бы она только знала обо всем этом раньше! И если бы отец Лиды мог знать о судьбе, которую уготовил для своей дочери! Да ей было бы куда лучше в Москве выйти за первого встречного искателя приданого, чем…

Впрочем, так и оно и вышло – пусть и не в Москве, а в захудалой деревушке Владимирской губернии! Она вышла именно за первого искателя ее приданого. Вернее, за второго. Первым был Модест Филимонович… И еще неизвестно, кто хуже: этот пошлый провинциальный фат – или не менее провинциальный Дон Жуан по фамилии Протасов. И не повернуть вспять время, и не побороться против печальной судьбы, и не оживить дядюшку, и не найти счастья!

– Барыня Лидия Павловна, – вдруг послышался рядом чей-то несмелый голос. – Барыня, слышите ли меня?

Лида, словно из трясины, с великим трудом вырвалась из мрачных своих мыслей, повела глазами – и увидела рядом знакомого ей Степана, брата Феоктисты: того самого кучера, который какие-то сутки назад вез ее из Вязников в Березовку.

Всего какие-то сутки назад! Боже, ты все видишь!

– Ты, Степан? – проговорила она непослушными губами. – Что ты говоришь?

– Господин Протасов просит вас в каретный сарай зайти, – выпалил Степан. – А я Альзанку подержу. Ничего, не беспокойтесь, барыня, он меня знает! Ох, жаль Ионы Петровича, но всякому судьба своя, вот и Иону Петровича она нашла… Да не горюйте вы так, вас и не узнать!

Лида передала парню вожжи, с трудом сошла на землю и растерянно огляделась. Она не знала, где находится каретный сарай.

– Вон туда идите, барыня! – Степан махнул в сторону левого крыла дома, и Лида поплелась туда, не понимая, зачем идет, почему слушается Протасова, хотя больше всего на свете ей хочется оказаться как можно дальше и от него, и вообще отсюда. Может быть, она даже не удержалась бы и кинулась в бегство, если бы не хотела отдать последний долг дядюшке. Ей было за что упрекнуть Иону Петровича, однако поступить иначе она не могла и осталась бы здесь, даже если бы вдруг рядом возникла сказочная карета, которая была бы готова в мгновение ока вернуть ее не только в Москву, но и в счастливое, безмятежное прошлое, когда были живы родители и Лида слыхом не слыхала о Василии Дмитриевиче Протасове…

– Лидия Павловна, прошу сюда! – позвал ее Протасов, высунувшись из дверей приземистого обширного строения, стоявшего чуть позади флигеля.

Лида послушно вошла, стараясь не смотреть на него, однако Протасов схватил ее за руку и буквально подтащил к себе, показывая коляску – кажется, ту же самую, в которой минувшей ночью они мчались венчаться.

– Да смотрите же! – возбужденно приказал Василий Дмитриевич. – Вот этот бок, которым, по словам Касьяна, коляска врезалась в дерево. И что вы видите?

Лида добросовестно уставилась туда, куда указывал Протасов.