– Спокойной ночи…

Она поплелась наверх, цепляясь за перила, слушая скрип ступеней под своими ногами и отчаянно желая, чтобы они заскрипели под ногами Василия Дмитриевича, который поднялся бы вслед за ней.

«Я сама не знаю, чего хочу! – в смятении думала Лида. – То ли не видеть его никогда, то ли не расставаться с ним…»

Однако, судя по шагам, Протасов прошел дальше по коридору, и вдруг девушке пришло в голову, что ему вполне могли отвести комнату Модеста Филимоновича, коли уж племянник Авдотьи Валерьяновны по какой-то причине не появился в Березовке этим вечером. А если так…

Возможно, трудно представить себе что-нибудь более нелепое, чем жена, которая желает подсмотреть за своим мужем, однако Лида сейчас этой нелепости не чувствовала. Мысль о том, что Авдотья Валерьяновна, которая не знала ни стыда, ни совести, может нагрянуть к Протасову, чтобы утешиться, – а может быть, порадоваться свободе?! – в его объятиях, не давала Лиде покоя. И первое, что она сделала, поднявшись наверх, это притворила дверь, в которой по-прежнему не было ключа (видимо, Феоктиста, похитившая его вчера, так и не удосужилась его вернуть!), и опустилась на колени возле кровати, уже привычным движением бесшумно открыв тайник и припав к нему.

Она ошиблась! На достопамятной оттоманке полулежал Протасов, но он был один. Свеча озаряла его задумчивое лицо. По нему пробегали тени, но отбрасывало ли их мерцающее пламя или какие-то тяжкие раздумья не давали Протасову успокоиться, Лида угадать не могла.

Она смотрела и смотрела, вслушиваясь в каждый звук, в каждый шорох, раздававшийся в доме, и больше всего на свете боялась сейчас услышать звук открывшейся двери и увидеть Авдотью Валерьяновну, которая входит к ее, Лидиному мужу… к своему любовнику… не то что башмаков не износив, в которых шла за гробом, в чем некогда Гамлет упрекал королеву[75], но и даже вообще шагу не шагнув еще за этим гробом!

Однако никто не приходил, и Лида постепенно успокаивалась. Однако, как выяснилось, время для этого еще не настало! Внезапно Протасов поднялся и, прихватив подсвечник, вышел из комнаты.

Лида замерла. Он что, не выдержал ожидания и сам пошел к Авдотье Валерьяновне?! Какой позор…

Дрожащими руками она принялась было закрывать потайное отверстие, как вдруг услышала, что ступени лестницы заскрипели под чьими-то осторожными шагами.

Лида так и подскочила, не веря своим ушам. Василий Дмитриевич идет к ней! Он идет к ней!

Кажется, во всю жизнь она не чувствовала себя такой счастливой, как сейчас, и этот неистовый сердечный трепет многое открыл ее неопытному уму. Сердце – такой учитель, наставлениям которого противиться невозможно, который мгновенно торжествует над уроками жизненного опыта, осторожностью, страхом и недоверием.

В это мгновение Лида поняла, что любит Василия Дмитриевича. И ей безразличны все резоны, заставившие его жениться над ней. Главное, что они дали друг другу клятву перед алтарем, перед Богом поклялись не разлучаться вовек! И он идет, идет к своей жене, он хочет утешить ее этой печальной ночью…

Чувствуя, как подкашиваются ноги от страха и счастья, она рванулась к двери и замерла, комкая концы шали, вперившись взглядом в медленно отворявшуюся створку.

И вот дверь распахнулась, мужчина переступил порог… и Лида едва не лишилась сознания от негодования, увидев перед собой не Протасова… а Модеста Филимоновича.

Что?! Да откуда же взялся здесь, как посмел явиться он, этот проклятущий «хлопотун беспутный»?! Его ведь не было ни за ужином, и даже комната его была отдана Василию Дмитриевичу! И куда же тогда подевался Протасов?!

От изумления Лида онемела, и Модест Филимонович проворно метнулся к ней и схватил за руки.

– Не кричите! – возопил он хриплым шепотом. – Же вуз ан при![76] Я здесь затем, чтобы сообщить вам нечто очень важное. Никто не знает, что я в доме, и ни одна душа не должна узнать об этом, если вы не хотите моей погибели.

– Вы очень рискуете, – наконец обрела Лида дар речи. – Сюда должен прийти мой муж…

– Он не придет сюда! Он пошел к Авдотье Валерьяновне! Я сам видел! – выпалил Модест Филимонович, и Лида так и вспыхнула от негодования:

– Я вам не верю!

– Это ваше дело, – зачастил Модест Филимонович, – но я не могу видеть, как нагло вас обманывают. Вы не знаете столь многого, но я должен открыть вам глаза. Протасов женился на вас только ради того, чтобы получить закладные на свое имение!

– Но у меня нет никаких закладных, – растерянно пролепетала Лида.

– Натуральмент[77], их у вас нет! – фыркнул Модест Филимонович, и, как ни была Лида потрясена, она не могла в очередной раз не ужаснуться его жуткому произношению. – Они хранились у вашего Ионы Петровича, который некогда выкупил их у моего отца, родного брата Авдотьи Валерьяновны. И теперь ваш муж пошел к моей тетушке, чтобы заполучить эти бумаги. Только это его интересовало. Его холодное сердце и расчетливый ум не способны любить. А я… я люблю вас! Вы должны покинуть его и стать моей! Всем известно, что вы были обвенчаны с ним насильно, что отец Епифаний был подкуплен, а это страшное преступление – свершить незаконное венчание. Кроме того, – Модест Филимонович игриво хихикнул, – всем известно, что ваш брак пока что только формален, что он не осуществлен по законам человеческим. Вы можете расторгнуть его и принадлежать тому, кто вас истинно любит!

– Это вы, что ли? – с издевкой спросила Лида.

– Да, я! – страстным шепотом воскликнул Модест Филимонович.

– Вам ли говорить о любви?! – возмутилась Лида. – Неужто вы забыли, что не далее как вчера поднимались в эту комнату с надеждой завладеть мной, прибрать к своим рукам мое приданое и поделиться им со своей порочной тетушкой?! Я слышала ваш разговор. И после этого вы смеете обвинять кого-то в расчетливости и бессердечии? Да я не знаю человека расчетливей вас! Вашим обвинениям против моего мужа столько же цены, сколько вашим любовным клятвам! Пойдите вон!

Лида надеялась, что Модест Филимонович бросится прочь, она была готова услышать в ответ его угрозы или даже отразить попытку овладеть ею насильно, однако Самсонов не тронулся с места, не разразился оскорблениями, а только печально покачал головой:

– Мне жаль вас, Лидия Павловна! Вы даже не подозреваете, в какие бездны порока и подлости угодили, выйдя за Протасова. Единственное ваше спасение – любым путем расторгнуть брак с ним! Ничуть не удивлюсь, если узнаю, что это моя очаровательная тетушка заставила Касьяна убить Иону Петровича, а потом намеревается и вас извести, чтобы за Протасова выйти. Он на все согласится – для него закладные на имение важней всего на свете.