– А, ткачихи-лентяйки, – весело сказал Протасов, глядя на девушек, и они ответили ему такими счастливыми улыбками, словно он назвал их красавицами, умницами и непревзойденными рукодельницами. – Вот что хочу вам сказать. Давно сердит на вас, потому что известно мне: вместо того чтобы своим делом заниматься у ткацкого станка, вы по целым дням болтаете с садовниками, да огородниками, да конюхами, да другими молодыми ребятами. От самих от вас толку нет, да еще их от дела отвлекаете. Я решил выдать вас всех за крестьянских ребят, у которых нет невест. Вас тут пять – и их пятеро. Сами себе пару выберете или мне вас рассудить?

– Рассудите, барин Василий Дмитриевич, – вразнобой заговорили парни и девушки, так и шныряя взглядами по лицам тех, кто стоял напротив.

Лида тоже перебегала глазами с одного лица на другое, и ей казалось, что она в жизни не видела картины ярче, чем эта мгновенная смена выражений в молодых глазах: от растерянности до радости, от смущения до страстной смелости. Однако никто не делал попыток тронуться с места или заявить о своем выборе.

– Ну, извольте, – пожал плечами Протасов и, взяв за руку Ефима, подвел его к маленькой пухленькой девушке с льняной косой, которую она теребила ловкими пальцами ткачихи, словно это были не пряди волос, а нити утка или основы[69].

На двух молодых лицах выразилось откровенное разочарование, однако ни жених, ни невеста не произнесли ни слова поперек господской воли.

– Погодите! – воскликнула неожиданно для себя самой Лида, которая многое приметила, пока наблюдала за парнями и девками. – Погодите, Василий Дмитриевич! Вы бы лучше этой девушке присватали вон того паренька в синей косоворотке…

– Да-да! – радостно воскликнула маленькая ткачиха. – Он мне по росту подходит, да и вообще… А с этим долговязым я не справлюсь!

Лида озабоченно взглянула на Ефима – не обидел ли его уничижительный отзыв? Однако он с нескрываемой радостью смотрел на высокую веснушчатую девушку с короткой, но очень толстой русой косищей, да и она так и поливала его ласковым взглядом.

– Ну, будь по-вашему, Лидия Павловна, – усмехнулся Протасов. – Ты, Фросенька, иди к… как тебя?

– Матвейка, – подсказал малорослый паренек.

– Иди к Матвейке, ну а Ефим возьмет за себя…

Протасов обвел было взглядом девушек, однако Лида подскочила к той, высокой, с косой, и подтолкнула ее к Ефиму.

– Вы согласны? – спросила она озабоченно.

– Премного благодарны, матушка Лидия Павловна! – радостно воскликнули эти двое, крепко берясь за руки.

– Ишь как! – удивился Протасов. – Ну, может быть, вы, Лидия Павловна, и прочие судьбы так же лихо решите?

Лида взглянула растерянно: не обиделся ли Василий Дмитриевич? – однако тот смотрел серьезно, выжидательно, и она решилась: быстренько соединила руки тех парней с руками тех девушек, с которыми парни обменивались взглядами накануне, и замерла, выжидательно оглядывая соединенные ею пары.

– Все ли довольны? – спросил Василий Дмитриевич со странным выражением и засмеялся, когда все принялись кланяться, выкрикивая вразнобой:

– Премного благодарны, барыня Лидия Павловна! Премного благодарны!

Фросенька радостно вскричала:

– Надо будет сегодня-завтра сбегать на кладбище, дедушку навестить да рассказать ему, что наконец-то замуж выхожу! Вот порадуется!

Лиду умилила эта привязанность к покойному деду. Видимо, ближе него не было у Фросеньки человека, если даже после его смерти маленькая ткачиха готова поделиться с ним самым радостным событием своей жизни…

И тут же Лида с опаской взглянула на Протасова – не досадно ли ему, что его люди благодарят только ее, забыв о нем, однако он смотрел на нее задумчиво, словно пытался что-то понять.

Лиде вдруг показалось, что еще никогда, даже во время венчания, когда они давали друг другу клятву вечной верности, они с Василием Дмитриевичем не были так близки друг другу, как в эту минуту.

Она робко улыбнулась ему – и он улыбнулся в ответ.

– Ну что ж, – сказал, подавая Лиде руку и оборачиваясь к парам, – если уж мы вас сосватали, не забудьте нас на свадьбы позвать.

– А то как же, барин и барыня! – загомонили женихи и невесты. – Не сомневайтесь!

Вышли на крыльцо – и Лида словно бы только что заметила, какое яркое нынче солнце, как сияют небеса, какие роскошные облака плывут там и сям по небу, напоминая то бесформенные горы снега, то чудесные замки, то головы чудовищных великанов, то невиданных зверей.

И она вдруг остро пожалела, что поедет отсюда в двуколке, так далеко от Василия Дмитриевича, а не впереди него в седле. Вчера она была слишком испугана, слишком ошеломлена случившимся, чтобы понять: да ведь он обнимает ее! Пусть и против воли, но обнимает!

Вот если бы сейчас снова оказаться в седле перед ним – может быть, его объятие было бы другим? И ее ощущения – совсем другими?

А вечером? А ночью? Что будет ночью? Они проведут эту ночь в разных постелях или в одной?..

Но сейчас нельзя было думать об этом. Можно было только ждать и надеяться.

– Ах, как ловко, как хорошо все устроилось! – тараторил Кузьма Иванович, провожая Протасова и Лиду к двуколке. – Необыкновенно, как в романе!

– Вы читаете романы?! – изумилась Лида.

– А как же! – гордо заявил тот. – Господ литераторов Станицкого, Панаеву[70] и Некрасова обожаю. «Семейство Тальниковых», «Мертвое озеро», «Три страны света» до дыр зачитал. Ну и господин Тургенев недурной писатель – роман «Дворянское гнездо» прямо за сердце берет!

– Мне тоже очень нравится! – согласилась Лида.

– Ах, Лидия Павловна! – воскликнул чувствительный Кузьма Иванович. – Как вы все хорошо понимаете! Дело в том, что я тоже холостой. Вот кабы вы и мне так же ловко жену сыскали, как этим парням!

– Ну вот и сыскалась в наших краях новая сватья баба Бабариха, куда до нее моей бабуле Никитишне! – расхохотался Протасов. – Беда в том, что Лидия Павловна в наших местах человек новый, она еще незнакома с другими невестами.

– В доме Василия Дмитриевича есть одна красивая горничная, ее зовут Марфуша… – начала было осмелевшая Лида, однако Кузьма Иванович даже попятился, и лицо его пошло красными пятнами, голос был едва слышен, когда он забормотал:

– Ах нет, сохрани Бог, Марфуша не про меня, я не посмею… Покорнейше благодарим, Лидия Павловна, Василий Дмитриевич, позвольте вернуться к делам, прощайте…