только не безумствуй, пакость! Сначала надо сообщить хозяину.

– Вот и сообщай!

– Э-э, нет. Пойдем вместе.

Антиарх, выслушав грустную историю несостоявшегося сватовства, вышел из себя:

– Чему тебя учили в храме Астарты, шлюха ты недоделанная? Не могла тунику повыше задрать, чтобы этот римский недоносок при виде твоих прелестей совершенно сошел с ума? Что-то ты совсем распустилась, зажирела на сладких харчах «любимого дядюшки». Я быстро отучу от лени. А ну-ка, встань поближе к окну.

Пантея даже взвизгнула от страха.

Викс засмеялся.

Антиарх обернулся к нему:

– Ты что ржешь, проныра? Почему до сих пор не разведал, где этот подлый раб прячет секретные бумаги? Как насчет охраны? Подыскал кого-нибудь, которого можно подкупить? Будешь следующим за Пантеей.

Старик перевел взгляд на девицу:

– Ты что стоишь? А ну, марш к окну!

Та взмолилась:

– Я сделала все, что могла! Он никуда не денется… Он будет мой!

Старик поправил Пантею:

– Не твой, а мой! Хватит болтать! Вставай к окну!

Девица расплакалась и, преодолевая страх, приблизилась к зарешеченному широкому проему, куда размашисто падал солнечный свет.

Был полдень, и света было вдоволь. Тень загородившей окно девицы была густа и отчетлива.

– Спиной к окну становись! Морду я тебе портить не буду, еще пригодится, – затем он с размаху ударил посохом по тени Пантеи.

Та громко вскрикнула и отскочила в сторону, там залилась слезами.

Викс жутко осклабился и засмеялся.

Антиарх приказал Пантее:

– Ну-ка, повернись. Не ори, а то добавлю.

Девица повернулась спиной и задрала тунику.

На спине повыше ягодиц багровым рубцом обозначился кровоподтек. Чтобы сдержать слезы, Пантея прикусила губу.

Антиарх посохом указал Виксу, куда ему следует встать.

Мальчишка побледнел. На лице у него резко обозначились морщины, отразившие его подлинный возраст – лет тридцать, не меньше! Руки у него дрожали…

В этот момент занавеска внезапно откинулась, и в комнату величаво ступил домоправитель Ватия.

Викс, за мгновение до прихода толстого, напыщенного прокуратора Манилии учуявший опасность, отвернулся.

Пантея одернула тунику.

Антиарх приветливо заулыбался и указал на непросохшие слезы на лице красотки:

– Вот учу молодое поколение жизни и примерному поведению. Нечего публично плакать, показывать пальцем на местные диковинки, пялиться на молодых людей. Не дело родственникам такого достойного человека, как Регул Люпусиан, вести себя провинциально.

Ватия одобрительно кивнул:

– Это нужное дело. В Риме без учтивости никуда… Антиарх, к тебе пришли. Посланец требует, чтобы ты спустился вниз.

– Требует? – удивился старик.

– Такие, как этот, могут потребовать что угодно и от кого угодно. Так что ты не заставляй его ждать.

Ватия вышел. Старик отправился следом. На прощание погрозил посохом своим подельникам.

Как только дверь закрылась, Викс повернулся и показал красотке язык. С виду он вновь оказался необычайно молод – глупый парнишка лет двенадцати-тринадцати, не больше.

Лицо Пантеи перекосило от ненависти. Она предупредила:

– Погоди, негодяй. Старик обещал научить меня управляться с тенями. Уж тогда тебе так достанется, что навсегда постареешь.

Викс неожиданно погрустнел и действительно постарел.

– Он мне тоже обещал, да сбудется ли?.. Если да, я возьму тебя в жены, – затем серьезно добавил: – Не нравится мне эта история.

Пантея задумалась.

– Прежде чем возьмешь в жены, тебе придется потрудиться. – Она снизила тон. – Для начала проследишь за этим молодчиком. Впрочем, в Риме много богатеньких молокососов, кого-нибудь отловлю. Чтобы только… – она кивнула в сторону выхода, – не узнал.

Викс одобрительно кивнул:

– В Риме каждый устраивается как может.

Во дворе незнакомец, облаченный в коротенькую тогу вольноотпущенника, сурово приказал Антиарху:

– Следуй за мной.

Ватия, желавший узнать, зачем понадобился жилец, поинтересовался:

– Кому и зачем требуется сей достойный гражданин?

Незнакомец перебил его:

– Заткнись! – и, повернувшись, направился к выходу.

Антиарх и Ватия переглянулись, и старик торопливо засеменил за незнакомцем.

По пути старик прикинул, кем мог быть человек, который с такой бесцеремонностью и пренебрежением позволяет себе обращаться с гражданами. Внутреннее чутье подсказало – это не магистрат, не посланец городского префекта, скорее доверенное лицо «важняка», который почувствовал надобность в Антиархе. Следовательно, тот слыхал о нем раньше и речь о передаче его в руки правосудия не идет.

Не уловив тени опасности, он помалкивал и запоминал дорогу. Заодно приглядывался к толпе – не мелькнет ли знакомое лицо, а если мелькнет, чем ему может грозить непреднамеренная встреча?

Шли недолго. В городской богатый дом, расположенный в Каринах на Эсквилинском холме, вошли с черного хода – из мрачного затененного даже в этот полуденный час проулка, причем неизвестный посланец дождался, когда в проулке не будет прохожих, и только после постучал в неприметную дверь. Створка тут же распахнулась, и они вошли в темный коридор, который вывел их в сад.

Антиарха провели в беседку, расположенную в дальнем конце сада, там приказали ждать.

В беседке на столе старик обнаружил кувшин и сосуды для питья. Все из глины – на более изысканную посуду здесь решили не тратиться.

Антиарх присел на лавку, отлил из кувшина, пригубил.

Калда.

…Холодная, вкусная. На вине и пряностях не экономили, разве что на мёде… Воду, которой разбавили напиток, можно было бы взять похолоднее.

Ну-ну…

…Неплохое угощение, дешевая посуда, странное приглашение. Но страха не было. Наоборот, дело, о котором он мечтал столько лет, ради которого перенес столько невзгод и, несмотря на смертельную опасность, вернулся в Рим, кажется, сдвинулось с мертвой точки.

Он попытался припомнить, в чей дом его привели.

Напрягаться было ни к чему – он уже бывал в этом доме. Принадлежал он префекту города Публию Ацилию Аттиану, нынешнему сенатору и бывшему воспитателю безбожного, достойного самого нижнего ада Адриана.

…Аттиан без надобности с плебеями не разговаривает, тем более с беглыми легионерами, сбежавшими гладиаторами и всякими другими «хорошими» людьми.

Страха по-прежнему не было.

Антиарх устроился поудобнее и закрыл глаза. Как учил Елксей, в трудную минуту не грех воспользоваться вещим сном. Наставник называл такого рода отрешение сулонгом. Это состоянии при умелом его использовании укрепляет дух, придает телу мужественность и распахивает двери в будущее.

Он погрузился в сумерки, переполненные мерцающими тенями…

– …Я смотрю, ты спокоен, Антиарх, как может быть спокоен римский гражданин, исполнивший долг и обзаведшийся кучей наследников.

Сердце у старика екнуло.

Старик приоткрыл глаза – да, это был он, прежний префект города, охотившийся на него в каком?.. – дай Христ вспомнить, в каком году?

– Сказать по правде, господин, я себя именно так и чувствую, кроме одной малости. Деньжонок маловато, а так – хвала богам!

– Рад за тебя, – ответил Аттиан. – Ты еще вполне бодрый старикашка.

С