колпаком, ведь он был особо доверенным лицом нашего предшественника. Я это знаю наверняка. Он сообщал Адриану обо всем, что творится в городе. Адриан выведывал через него, что делалось втайне.

После короткой паузы Антонин продолжил:

– Ты прав в том, что и не ответить нельзя. Есть два пути решения проблемы: первый предлагает Лупа – укоротить языки; второй – не терять самообладания, а последовательно и без спешки просвещать народ.

– И даже этого неизвестного злопыхателя?

– Таких, как он, в первую очередь! – кивнул император. – Я склоняюсь ко второму варианту. У нас столько дел, мы просто не можем поддаться паническим настроениям. Прежде всего необходимо закончить строительство мавзолея, в котором упокоился наш предшественник, затем как можно быстрее заняться починкой свайного моста через Тибр. Грекостадиум и Колизей требуют ремонта. Боюсь, одной покраской здесь не обойдешься. Придется взяться за глубокую реставрацию. Требует восстановления Эмилиева дорога, нельзя откладывать расширение сети дорог в Нижней Германии. Но в первую очередь следует заняться Британией. Нам необходимо отодвинуть северную границу на пару сотен миль к северу. Тем самым мы утихомирим тех, кто, сокрушаясь о прежней славе Рима, требует непомерных завоеваний, на которые у нас теперь нет денег.

Что касается внутренней политики, первый шаг мы сделали. После утверждения сенатом моего империума я отменил разовый сбор, назначенный по поводу моего и твоего усыновления, целиком для жителей Италии и наполовину для провинциалов, но от этого денег в казне не прибавилось. Знаешь, почему? Потому что обнищавшее население не в состоянии платить даже очередные налоги. Что уж тут говорить о дополнительных сборах! Значит, следует отыскать источники денег, а тут еще этот Лупа со своими воплями о заговоре.

Вот тебе задачка на сообразительность: как совместить наши обязательства по отношению к открытости, милосердию и согласию с решением самых неотложных задач?

Сам сообрази, как я должен поступить с письмом Лупы, который самим Адрианом приучен к исполнению долга, – и в то же время не дать ни малейшего повода говорунам в сенате и бессчетным охотникам поживиться за счет казны публично осуждать нас за невнимание к их требованиям?

– Мне ничего не приходит в голову.

– В этом случае неплохо было бы использовать твоего друга Бебия Лонга, чей воспитатель Эвтерм, несмотря на христианские заскоки, плохому не научит.

– Другими словами, организовать неофициальный канал связи, который не дал бы повода никакому злопыхателю обвинить нас в двуличии и тайной подготовке репрессивных мер ко всякому нашему недоброжелателю.

– Именно! Я хотел бы поручить тебе уладить этот вопрос и держать его под контролем. Парфянами, дорогами, строительством мавзолея и ремонтом храмов я займусь сам, а ты подумай, как оформить связь с Лупой. И не только с ним, но и с теми доверенными фрументариями, которых рассадил по провинциям наш предшественник, а также поискать своих, тебе лично преданных людей.

Что касается оппозиционеров, вопящих на каждом углу о нашей лености и нежелании сокрушать врагов, подумай над тем, чем можно заткнуть им рот.

– Маленькой победоносной войной?..

– Правильно. Нам нужна кампания, которая не подорвала бы наши усилия сэкономить средства и подготовиться к грядущим испытаниям. Вот тебе еще задачка на сообразительность, которую задал мой отец. По какой причине Адриан и государственный совет решили именно мне доверить империум, выставив при этом условие усыновить тебя и Луция Вера?

Марк развел руками:

– Отец, ты предлагаешь мне поразмышлять над тем, что уже свершилось?

– Это «свершилось» еще очень зыбко. А поразмышлять никогда не вредно. Это очень помогает сохранить самообладание. Только старайся размышлять на пергаменте, тогда в трудную минуту у тебя всегда будет под рукой ответ на самые трудные вопросы.

После короткой паузы император пояснил:

– Кое-кто утверждает, будто Адриан усыновил меня, потому что я не допустил, чтобы он покончил жизнь самоубийством. Другие настаивают, будто я ни разу не перечил Адриану. Третьи – из числа завистников – кричат, будто это случилось после того, как я, когда Адриану стало дурно, на глазах сената поддержал его под руку. Тебе не кажутся смешными подобные объяснения?

Марк кивнул.

– Адриан усыновил меня, – голос у императора дрогнул, – потому, что оба моих сына, Фульв и Антонин, умерли в малом возрасте, причем оба они были Марки Аврелии. Задумайся, что есть самое страшное в деспотии – а мы с тобой деспоты, пусть и «добряки», благожелательные и добродетельные, но деспоты… Самое страшное в деспотии – это передача власти по наследству. Этого не может избежать ни один самодержец. Единственное снадобье – воспитание преемника. Он не может быть кровным родственником.

– Я понимаю, отец, – тихо ответил Марк. – Адриан доверил тебе воспитать меня, а я займусь этим с Луцием Вером, тем самым будет исключена передача власти по наследству, а по мере готовности претендента. Я никогда не забуду твой урок. Я всегда буду с тобой, ведь я тоже Марк Аврелий.

Император не ответил.

Глава 2

Бебий Корнелий Лонг влюбился в Пантею с первого взгляда.

Он наткнулся на нее случайно, в коридоре дома Лупы, куда отправился с предложением Марка организовать тайную связь. Девушка как бы случайно вышла из тени, отбрасываемой занавеской, прикрывавшей вход в какую-то комнату. Увидев незнакомого молодого человека, воскликнула «Ах!» – и скрылась за занавеской.

Бебий не удержался – приблизился, откинул прошитую золотыми нитями кисею и при тусклом дневном свете, попадавшем в комнату через затянутое слюдой маленькое оконце, увидел, как неизвестная красавица, подняв подол туники, быстрыми движениями потирает ногу выше колена.

Заметив незнакомца, она еще раз ахнула, однако подол не опустила и, демонстрируя ножку, объяснила:

– Вот, ударилась!

Бебий вошел в комнату.

– Я рад помочь.

Девица опустила подол.

– Не надо.

Бебий неловко поклонился и вышел из комнаты.

Лупа, поджидавший молодого человека в атриуме, оказался невольным свидетелем этой сцены.

Он, уже собравшийся окликнуть Бебия, на мгновение замер. Несколько дней назад ему тоже повезло на том же самом месте наткнуться на эту вновь обретенную родственницу. Вспомнился тот же «ах!», неловкость, его желание помочь, когда он заглянул в комнату, вспомнилась ножка, выгодно освещаемая свечой.

Следом повеяло насторожившим его на днях недоумением, которое он испытал, наблюдая издали, как новоявленный племянник попытался погладить одного из привязанных молосских псов, охранявших территорию усадьбы.

…Пес зарычал, мальчишка едва успел отдернуть руку. Неожиданно вся свора исступленно залаяла и попыталась набросить на незнакомца.

…Вот что отложилось в памяти. Псы всегда вели себя с чужаками очень неласково, но со своими были добры и покладисты, а ведь Викс уже общался с ними, но в компании с другими