хозяин оказался слишком жесток к «нахлебникам» – так он называл нас. Он решил продать нас в лупанарий.

– Обоих? – удивился Лупа.

– Да. Он сказал, что цена на мальчишек очень поднялась. Мы решили бежать. От матери мы знали, что в Риме живет наш дядя Лупа. Мы решили его найти и попросить приют. Иначе смерть или позор.

Наступила тишина. Лупа и его стражи пристально разглядывали несчастных.

– Хорошо, – произнес Лупа по-дакски. – Я обеспечу вам приют.

Мальчишка ответил тоже по-дакски, с чудовищным акцентом, но правильно и уместно:

– Ты – добрый человек, и боги возблагодарят тебя за доброту.

Часть II. На грани света и тьмы

Люди, как утверждал Платон,

всю жизнь пребывают в пещере.

Всё, что нам дано узреть —

это только тени на стене.

Так ли это?

Автор

Глава 1

В конце сентября, в самое золотое и сытое римское время, наследник всадника Корнелия Лонга, Бебий ощутил, как на него нежданно-негаданно свалилась слава.

Им заинтересовались, о нем заговорили, ему завидовали, особенно те, кто считал себя обойденным удачей. И все по милости его лучшего друга Марка Аврелия, усыновленного новым императором Антонином.

Новый статус Марка волей-неволей потянул за собой Бебия. Теперь молодой патриций был уже не просто всадником среднего достатка, но «лучшим другом» наследника престола. Он стал вхож в императорский дворец, во время гладиаторских боев Марк усаживал его в императорскую ложу. Правда, ни тот ни другой особой склонности к кровавым развлечениям не испытывали, но вслух пристрастия толпы не порицали, ведь, согласно требованиям философии, недостойно осуждать человека только за то, что он несведущ в понимании добра. Не лучше ли и не полезнее направить усилия на просвещение темных и указания пути заблудшим? Но для этого необходимо было определиться с главным – насколько человек волен в своих поступках и как отличить добродетельное деяние от постыдного? В этом поиске они оба – Бебий и Марк – сходились без всяких зазоров.

Их спорами не брезговал и новый император. Правда, со временем Антонин все дальше и дальше отдалялся от захватывающих дух, но отвлеченных философских рассуждений, направленных на поиск истины. С тех пор, как на восточной границе зашевелились парфяне, а в Риме начала твориться неподвластная разуму чертовщина, и сумеречные знамения, словно назло, подтверждали скорый приход ночи, – ему просто не хватало времени на досужие разговоры.

* * *

– …Ознакомься! – Император протянул свиток Марку Аврелию. – Твой Люпусиан никак не может угомониться. Он прислал мне еще одно письмо.

Принцепс и молодые соправители устроились в императорских покоях, расположенных возле зала Гермеса по другую сторону Солнечной галереи.

Марк Аврелий принял свиток и углубился в чтение.

«Аквилий Регул Люпусиан императору Цезарю Титу Элию Адриану Антонину Августу.

…Не ответив на мое предыдущее послание, владыка, ты не избавил меня от обязанности исполнить долг по отношению к государству, служить которому меня призвал твой предшественник.

Тебе, благочестивый, стоит только приказать, и я умолкну, но до того момента я обязан говорить то, что считаю нужным, особенно по вопросам, имеющим чрезвычайно важное значение для благополучия государства.

…Признаюсь, я долго колебался, прежде чем решился сообщить факты, которые дошли до меня из Египта.

…Твой священной памяти отец всегда считал эту провинцию, и прежде всего ее столицу Александрию, рассадником всяких безумств – от нелепых религиозных сект до не угасшего и поныне духа превосходства, которое испытывает всякий считающий себя образованным грек в сравнении с римским „варваром“.

Верные люди сообщают о неуместных разговорах, которые позволяют себе местные высшие магистраты, в том числе и военные, по отношению к новому принцепсу. Я буду откровенен, потому что умолчание в таких вопросах, тем более льстивые попытки сгладить углы, могут привести к самым серьезным последствиям. Мне не будет покоя, если я поддамся на удочку внушаемого властью ужаса, желания выслужиться или, что еще хуже, тайного злорадства, поэтому пишу как есть.

В высших кругах Александрии открыто обсуждаются перспективы твоего царствования, и обсуждаются в откровенно мрачных тонах – император, мол, слаб, неповоротлив. Его соправители – молокососы, а тут в Африке, в приграничной провинции, творится черт знает что! В Иудее опять зашевелились иудеи – приверженцы наихудшего из культов, возвеличивающих единого бога в ущерб всем остальным небожителям, в том числе и тем, кому поклоняется римский народ. В Киренаике участились случаи набегов кочевников. В самом Египте, являющемся житницей Рима, отмечены факты прямого неповиновения центральным властям, причем, по моим данным, местная администрация мало того, что скрывает эти факты, но, случается, потворствует им.

Более того, кое-кто из местных вояк позволяет себе предосудительно заявлять, что пора Египту самому решать свою судьбу. Рим далеко, в Риме орудуют полчища лемуров и лярвов, власть бессильна, население в панике. Это, мол, дает возможность провинциальным властям самим позаботиться о себе.

Поверь, владыка, я бы не придавал значения всем этим досужим разговорам. Недовольные всегда будут трепать языками, если им эти самые языки не укоротить, – однако во всей этой истории существует тень чего-то более опасного, чем просто пустопорожняя болтовня. По свидетельству знающих людей, все эти разговоры возникают не без подачи из Рима. Кто-то в столице очень ловко будоражит провинции, и не только Египет, но также Сирию и Испанию. Кто этот „доброжелатель“, мне разузнать не удалось. Опыт подсказывает, этот злопыхатель принадлежит к сенатской оппозиции, причем он не из последних, если к его словам прислушиваются командиры легионов на местах и провинциальная знать…»

Марк поднял глаза на приемного отца.

– Неужели и на этот раз не будет никакого ответа?

Антонин кивнул.

Марк Аврелий возмутился:

– Но почему?! Можно хотя бы встретиться с Люпусианом. Это, надеюсь, не возбраняется?

– Возбраняется. Тебе тоже. Ты не принадлежишь себе, Марк, так что будь любезен соответствовать должности. Знаешь, сколько мне пишут? Меня буквально заваливают горами жалоб, кляуз, просьб – что просьб! – требований о помощи! Мне описывают жуткие истории о диких выходках, которые позволяют себе чиновники на местах. Хвала богам, я их не читаю! Так что в нынешних условиях поддаться на организацию встречи с Лупой – значит изменить себе, а это худшее, что может случиться с правителем. Если вольноотпущенник прав, этот самый «кто-то» только и ждет, чтобы мы с тобой оступились.

– Но как он узнает о встрече?!

– Узнает, – вздохнул Антонин. – Как, я сам хотел бы знать… Люпусиан давным-давно находится под