Однако не на шутку рассерженный и к тому же подстрекаемый благородной гордыней, молодой человек не стал дожидаться возможных последствий своего непостижимого безрассудства и поспешил совершить новое, еще более дерзкое: он тайком бежал из дому, не захватив с собой ни пенса сверх того небольшого «капитала», что был у него в наличии. С помощью этой суммы он рассчитывал перебраться подальше от Лондона в надежде отыскать такое укрытие, которое гарантировало бы ему относительную безопасность.

Так он оказался в Лидсе, где и надумал обосноваться, скрыв свое настоящее имя, происхождение и положение, которое его семья занимала в обществе, твердо решив посвятить все свои силы любимому делу. На оставшиеся деньги новоявленный пастор приобрел собственный приход и небольшой домик поблизости. Растранжирив, таким образом, весь свой «капитал» и собственноручно преградив себе доступ к неиссякаемым богатствам семейной сокровищницы, отец Кэтрин вынужден был сам добывать возможные средства к существованию. Позднее он обзавелся семьей, которую должен был обеспечивать, так как ирландские родственники его супруги, видимо, дали понять, что молодоженам отнюдь не следует обращаться к ним за содействием. Конечно, все это довольно грустно, но тем не менее выходит так, что Кэтрин Моорлэнд, будучи представительницей несравненно более высокой породы людей, воспитывалась, в сущности, в тех же условиях, что и мы.

— Что ж, — вздохнула Шарлотта, — в самом деле, вся эта история весьма печальна, если только она действительно правдива. Однако Кэтрин, похоже, не сетует на свою жизнь.

— Может, ты и права, сестрица, — ответила Элизабет. — Кэтрин, сколько я ее знаю, ни разу не жаловалась на постигшие ее семью превратности судьбы. Однако это отнюдь не означает, что она покорно смирилась со своей долей. Кэтрин Моорлэнд — слишком странная особа. Она никогда не станет выставлять напоказ своих истинных чувств.

— Значит, по-твоему, она нарочно прячет досаду и скорбь от окружающих? — вмешалась Мария.

— Если Кэтрин и вправду скрывает свое недовольство, то это происходит вовсе не нарочно. Просто такова ее натура.

— Это правда, — подхватила Шарлотта. — Как всем нам нынче довелось убедиться, Кэтрин Моорлэнд — сама тайна. Пытаться постичь ее — столь же бессмысленное и неблагодарное занятие, как то, что выпало на долю несчастных дочерей Даная. Право же, всякое стремление хоть как-то вникнуть в ход мыслей Кэтрин постигнет та же печальная участь, что и заветную воду подземного царства, устремляемую бурным потоком из тяжелых кувшинов Данаид в злополучный бездонный сосуд.

— Ну так довольно о Кэтрин Моорлэнд! — нетерпеливо перебила ее Мария, лицо которой мгновенно озарилось безмятежной улыбкой. — О ней и так достаточно сказано на сегодня, вы не находите?.. А знаете, мои дорогие, — прибавила она мягко, — сейчас я впервые за долгое время чувствую себя по-настоящему счастливой… то есть, — поправилась она, — почти счастливой… Я, кажется, поняла, чего именно нам с Элизабет столь остро недоставало здесь, в Коуэн-Бридже. Теперь, когда я смотрю на тебя, Лиззи, на твою искреннюю, неподдельную радость, я все более убеждаюсь в том, что твои чувства совершенно схожи с теми, что испытываю я. Мы с тобой томимся по Гаворту, по отчему дому и его, быть может, излишне угрюмым и печальным, но таким родным обитателям. Томимся отчаянно, всей душой… Не так ли, Лиззи?

— О, да! — порывисто подхватила Элизабет и, тяжело вздохнув, продолжала: — Но, к сожалению, как ни стыдно признать, мы смогли постичь это только сейчас.

— И это — благодаря тебе, милая сестрица! — Мария ласково поглядела на Шарлотту. — Твое внезапное появление в этой школе тотчас воскресило в моем, как будто дремавшем дотоле, сознании былые воспоминания.

— Ну что ж, — ответила Шарлотта, — я льщу себя светлой надеждой, что храню про запас весьма действенное средство, призванное поднять вам дух. Во-первых, позвольте вас заверить, что Гаворт никуда не делся — стоит себе на своем законном месте, осененный торжественным безмолвием обступивших его суровых холмов и стережет покой своих трудолюбивых мирных жителей. Во-вторых, все представители нашего славного семейства, благодарение Небу, живы и здоровы. Отец почти всегда угрюм и молчалив, но по-прежнему энергичен и деловит. Тетушка, как водится, допекает всех своими мудреными советами. Остальные тоже в порядке. Патрик Брэнуэлл посылает вам пламенный привет. Эмили и малютка Энн страшно скучают по вашему обществу и с нетерпением ожидают дня нашего возвращения. Каким живым интересом загорелись все они, когда услыхали, что я направляюсь к вам! Знали бы вы, милые сестрицы, в каком вы теперь у них почете, я уверена, — вашу хандру как рукой сняло бы! Ну, надеюсь, мне удалось развеять вашу печаль?

Мария и Элизабет слушали сестру словно завороженные, ни на мгновение не спуская с нее пытливых взоров, охваченных жадным, восторженным огнем.

— К тому же очень скоро у всех нас появится новая причина порадоваться от души, — продолжала Шарлотта. — Со дня на день наша милая Эмили Джейн будет с нами.

— Как? — сразу оживились обе сестры. — Неужели прелестную малютку Эмили собираются прислать в эту школу?

— Именно так. Все в доме только об этом и говорят, так что, по-моему, есть основание надеяться, что это произойдет очень скоро.

Тут беседу сестер резко прервал глубокий мощный удар колокола. Час досуга истек, все воспитанницы быстро построились и легкой сплоченной стайкой двинулись навстречу леденящим объятиям их угрюмого, отсыревшего временного крова. И как раз вовремя: заслоненные непроглядной пеленой тумана серые свинцовые тучи внезапно пронзила яркая серебристая молния и, едва процессия пансионерок оказалась у порога школы, послышался зловещий рокот грома и хлынул ливень.

* * *

Эмили Джейн Бронте прибыла в Коуэн-Бридж 25 ноября того же 1824 года, оправдав тем самым горячие упования своих сестер на скорую встречу. Теперь четверо из шести детей преподобного Патрика Бронте были вместе.

Появление в Коуэн-Бридже маленькой очаровательной Эмили вызвало бурный интерес у всех воспитанниц пансиона, и, вскоре по своем прибытии, крошка без особого труда обратила на себя внимание других девочек, практически сразу став всеобщей любимицей. Даже замкнутая, апатичная Кэтрин Моорлэнд проявила нескрываемое расположение к малютке Эмили, отдавая ей явное предпочтение среди прочих пансионерок. Должно быть, немалую роль здесь сыграл тот любопытный факт, который оказал весьма действенный эффект на аморфное сознание Кэтрин, а именно: усопшая мать последней, как оказалось, по случайному совпадению носила имя Эмили Джейн.

Сама же Эмили, по всей вероятности, принимала как должное оказываемые ей заботу и внимание, ибо, пребывая в столь нежном возрасте, об ином отношении к своей особе она и не помышляла. Тогда она была славным отзывчивым ребенком, с радостью меняющим добро на добро. Натура ее была открыта для беспрепятственного общения с теми, кто, в свою очередь, пользовался расположением самой Эмили, а это мог быть кто угодно, так как в этот период своей жизни девочка была готова дарить естественную безмятежную искренность, как правило, легко вызываемую простодушной детской непосредственностью, всем и каждому.