— Ну, полно, полно! Бог с тобой, Лиззи! — вмешалась Шарлотта. — Все, что ты нам сейчас сообщила — о небесном знамении, роковых силах и родовом проклятии, — не более чем твои собственные домыслы. Будет лучше, если ты как можно скорее перестанешь думать о смысле своего злополучного видения и отвлечешься на что-нибудь другое… Что же рассказала тебе Кэтрин Моорлэнд в тот знаменательный день? Мы с Марией просто сгораем от любопытства!

— Ах, да! — воскликнула Элизабет, внезапно очнувшись от своих невеселых мыслей. — Я, кажется, совсем забыла про Кэтрин… А между тем это несправедливо: нужно отдать ей должное, ведь она была единственным существом, вспомнившим обо мне в то ужасное время… Особенно несносным оказался вечер того злосчастного дня. Мария, которая не была в курсе всех моих тайных мучений, похоже, решила провести час досуга в более подходящей компании, чем моя. Она сидела на коленях возле одного из каминов и, насколько я сумела разобрать в игривых бликах огня, ложившихся на все ближайшее окружение, помогала одной из младших воспитанниц выучить стих из Священного писания. Помнится, меня взяла страшная досада на мою сестрицу за то, что она оставила меня наедине с мрачными мыслями, которые одолевали меня с нарастающей силой. Я чувствовала себя всеми покинутой и забытой, а потому — бесконечно несчастной.

И вот я сидела за столом в благословенном одиночестве, пребывая в самом скверном расположении духа, и упивалась жалостью к самой себе, пока не заметила силуэт девичьей фигуры, склонившейся ко мне… Я тотчас узнала угловатые контуры этой фигуры: они могли принадлежать только одной из всех воспитанниц Коуэн-Бриджской школы — Кэтрин Моорлэнд. Так оно и оказалось. Кэтрин мягко обхватила руками мои плечи, осторожно склонила голову к самому моему уху и спросила приглушенным мягким шепотом, с чего это мне вдруг вздумалось проводить драгоценное время досуга в праздном уединении, без всякой видимой пользы, предавшись совершенно никчемному «внутреннему самоуничтожению» — так она изволила окрестить мое бесконечное отчаяние.

Не будь моя печаль столь неизмеримо глубока, меня, должно быть, тронуло бы столь неожиданное, лестное внимание, проявленное к моей персоне, и эта попытка Кэтрин как-то встряхнуть меня, отвлечь от опостылевших гнетущих мыслей, несомненно, увенчалась бы успехом. Но в тот злополучный вечер мое настроение было настолько скверным, что у меня не было ни малейшего желания одаривать кого-либо притворной любезностью. Я постаралась наглядно продемонстрировать Кэтрин Моорлэнд, насколько я склонна нынче к проявлению учтивости: поспешно отвернулась лицом к стене, оставив ее укоризненную реплику без всякого внимания, и продолжала упорное единоборство с собственной скорбью.

Моя прелестная утешительница продолжала стоять возле меня, храня устрашающее безмолвие, должно быть, еще с минуту или около того. Признаться, ее присутствие непонятным образом давило на меня; я чувствовала непостижимое внутреннее напряжение. Не понимаю, отчего так получилось, но мне ужасно хотелось тогда скрыться от нее, убежать, забраться в какой-нибудь потайной уголок, где мне было бы гарантировано надежное укрытие.

Кэтрин еще немного потопталась возле меня, покряхтела, покуда я упорно продолжала делать вид, будто совершенно не замечаю ее присутствия, как бы явно она его ни обнаруживала. Мало-помалу мне уже начинала в известной степени нравиться эта бессмысленная игра в кошки-мышки с равными силами противоборствующих позиций. Я со своей стороны была твердо убеждена, что нипочем не отдам лавровый венец в руки своей отчаянной противнице, но та, похоже, была столь же лестного мнения о своих собственных силах.

И на этот раз Кэтрин не промахнулась: ее излюбленные рациональные расчеты оказались выполнены просто идеально. Не долго думая, она блестяще привела свой стратегический план в исполнение, со всей присущей ей непосредственной простотой поставив на кон самый крупный козырь, какой имелся у нее в наличии. Как бы невзначай Кэтрин Моорлэнд поведала мне о том, что на протяжении довольно длительного периода времени занимало мои мысли: она поделилась со мной сокровенной тайной своего происхождения.

Кэтрин сообщила мне по секрету весьма любопытные сведения о себе, которые, впрочем, как я уже недавно сказала вам, мне довелось узнать ранее из откровенной беседы ее самых близких подруг. Теперь же я вновь услышала эту невероятнейшую историю, только на сей раз — во всех красочных подробностях…

Со слов Кэтрин Моорлэнд я с предельной ясностью осознала ту простую истину, которая еще недавно казалась непостижимой: моя маленькая, с виду невзрачная собеседница в действительности оказалась знатной особой, в чьих жилах течет благородная кровь. Как выяснилось далее, к пущему моему удивлению, ее происхождение отличает немалое сходство с нашим — разумеется, если не брать в расчет положение, богатство и прочие столь же важные привилегии ее семьи. Оказалось, Кэтрин — вовсе не чистокровная англичанка, какими являются большинство воспитанниц этого пансиона. Своим появлением на свет она лишь отчасти обязана туманному Альбиону. На самом же деле, ее происхождение смешанное — англо-ирландское, равно, как и наше. Только у нее ирландские корни с материнской стороны, тогда как у нас — наоборот — с отцовской.

Мать Кэтрин переехала в Англию незадолго до замужества и умерла вскоре после рождения дочери — второго ребенка в семье. В нашей беседе Кэтрин будто бы невзначай обмолвилась о своем старшем брате. Явная неохота, с какой она упомянула о нем, не оставила сомнений в том, что эта тема ей неприятна. Кэтрин тотчас же пожалела о своем излишнем многословии и более к этому не возвращалась… Так вот, по словам очевидцев, миссис Моорлэнд сгубил суровый климат северной Англии и нелегкая доля жены священника, однако, как полагает Кэтрин, здесь кроются иные причины, о которых она столь же деликатно умолчала. Она еще что-то говорила о родственниках своей матери — тех, что остались в Ирландии: по всей вероятности, они и сейчас живут там. Кажется, в своем провинциальном кругу они слывут вполне достойными и отнюдь не бедными людьми.

Что же касается отца этой девочки, то тут разговор особый. Его история кажется настолько невероятной, что ее легко счесть за досужий вымысел… Верите ли, милые сестрицы, что сей, казалось бы, скромный лидский проповедник в действительности является полноправным представителем одного из самых знатных родовых кланов Англии? Кэтрин сказала, что ее отец — уроженец Лондона и, что самое главное и во что до сих пор верится с трудом, он происходил из сословия пэров. Юношей его отослали в Оксфорд, где он получил превосходное образование, после чего по праву наследственной привилегии должен был вступить в сплоченные ряды членов парламента.

Но тут, ко всеобщему изумлению, юный упрямец заявил, что не желает иметь ничего общего с политикой и законом, так как не чувствует и тени призвания к ведению дел государства, что основная и единственная тайная мечта всей его жизни — пойти по стезе наивысшей христианской добродетели — стать приходским священником. Сами понимаете, случай поистине уникальный: в высших слоях общества совершенно недопустимо подобное своеволие, ибо там господствует долг. Разумеется, в семье разразился грандиозный скандал. Отец незадачливого лорда грозился выгнать упрямого юношу из дома, лишить его наследства, фамильного имения и прочих восхитительных почестей. Понятное дело, все это были лишь угрозы — не более. Старик нипочем не решился бы воплотить их в жизнь, так как смертельно боялся огласки, что, несомненно, привело бы к позору и неминуемому изгнанию из парламента.