Бальи перевел муниципальную полицию в отель инвалидов, чтобы быть поближе к Марсову полю. Когда оттуда послышался шум, туда прежде всего двинулись под предводительством Лафайета два батальона национальной гвардии. Их встретили камнями и бранью. Лафайет, в которого кто-то уже прицелился из ружья, приказал сперва арестовать четырех человек, из которых, как это ни странно, один оказался гамбургским, а другой берлинским жителями. Однако арестованные были освобождены народом. Тем временем национальное собрание постановило, что муниципальные власти всеми средствами должны помешать тому, чтоб петиция была подписана. Муниципалитет велел бить тревогу и выстрелить из сигнальной пушки; было военное положение, и в знак его поднят красный флаг. На Марсово Поле прибыли Лафайет и Бальи с 1200 человек пехоты, несколькими эскадронами кавалерии и тремя орудиями. Бальи приказал разойтись. Народ ответил: «Долой красный флаг!» – и осыпал его градом камней. Лафайет приказал выстрелить по толпе сперва холостым, потом боевым зарядом, и толпа с диким криком рассеялась, оставив много убитых и раненых. Установить число жертв этого дня не удалось. Фельяны говорили, что было тридцать, якобинцы, – что было несколько сот убитых.

Этой кровавой расправой национальное собрание закрепило созданную им конституционную монархию. Назначено было следствие и некоторые из вождей республиканской партии, как Дантон и Демулен, нашли разумным на некоторое время исчезнуть. Марат, скрывавшийся в это время в подвалах и с большим трудом выпускавший свою газету, бросал сильные обвинения против Лафайета и Бальи и называл последнего мошенником.

Бойня на Марсовом поле была последним геройским подвигом «простака Лафайета», как называл Наполеон этого «героя двух частей света». Недолго еще осталось ему и Бальи стоять во главе парижского муниципалитета.

Революционная волна донеслась и до французских колоний. Под знойным небом Антильских островов запылало воодушевление свободой, и скоро депутация с тех островов предстала перед национальным собранием. Эта депутация прибыла из С.-Доминго. Она состояла из темнокожих и требовала уравнения с белыми. Освободительное движение в прекрасной французской колонии С.-Доминго приняло в это время форму борьбы туземцев с европейцами, причем одна партия стремилась также к провозглашению независимости колонии от метрополии. Национальное собрание постановило, что конституция не распространяется на колонии, и уравняло в правах с европейцами только мулатов. Это послужило причиной беспорядков на С.-Доминго, принявших такие размеры, что французы не могли справиться с ними. Восстание за независимость колоний было подавлено с жестокостью, а туземец Оже, человек, задавшийся великими планами, член депутации к национальному собранию и руководитель восстания, был приговорен к смерти колесованием. Это только подлило масла в огонь, так что в 1791 году началось всеобщее восстание негров и цветных против белых. Белых убивали массами, и негры зверскими жестокостями мстили за долгое и жестокое угнетение, которое они терпели. Пока колония была почти что потеряна для Франции, а долгая и кровопролитная война, которую пришлось вести там, дала, в конце концов, совсем неожиданный результат: она кончилась независимостью С.-Доминго.

Папа уже вмешался во внутренние дела Франции, запретив священникам подчиняться гражданской организации духовенства. Кроме того, и происки священников, уклонявшихся от присяги, тоже согласовались с желаниями Ватикана. Но теперь папство потеряло одну из наиболее прекрасных областей своих, именно графство Авиньон. Эта расположенная во Франции область была продана одной малолетней принцессой некогда папе. Население же графства Авиньон всецело сочувствовало революции и решило присоединиться к Франции. Произошли кровопролитные битвы, во время которых играл заметную роль и упомянутый уже головорез Журдан. Борьба партий приняла самый ужасный характер: одна резня сменяла другую, пока папская партия не была побеждена и собрание 14 сентября 1791 года не постановило, что отныне Авиньон будет принадлежать Франции.

Тем временем эмигранты на границе Франции организовались. Весть о бегстве короля наполнила их живейшей радостью, и они уже построили свои легионы, чтобы с триумфом встретить Людовика XVI. Тем сильнее огорчились они, когда узнали, что он арестован и увезен обратно в Париж. Под предлогом, что Людовик XVI находится в плену, они позволили себе глупую выходку и провозгласили графа де Прованс регентом Франции. Этот «регент» немедленно завел себе двор.

В то время как Булье писал национальному собранию письмо, в котором надменно грозил разрушением Парижа, эмигранты вооружились. У них были армии в Кобленце, Вормсе, Эттенгейме, и они интриговали при всех германских дворах, от которых ожидали поддержки. Они называли себя «заграничной Францией». Армии этих эмигрантов состояли почти исключительно из кавалерии, потому что дворяне не хотели нести службу не на лошади. В своеобразном вооружении своем они казались призраками исчезнувшего старого порядка. С седел у этих комичных рыцарей с каждой стороны свисало по небольшой кожаной сумке, под которой лежало по жестяной коробке с 8 патронами.

В сумках лежали топор, пила и два пистолета. Сзади на седле тоже висели две сумки, в которых, кроме патронов, находились: рубаха, сапожный прибор, коробка о пудрой, бритва, гребни, румяна и белые кокарды. Мундир был синего цвета, а на высоких сапогах они имели по длинному железному острию, чтобы и ногой поражать вражескую пехоту. За поясом у них было по несколько пистолетов; кроме того, на каждом из них была еще сабля, палка и карабин. Со шляпы свисал громадный пук перьев.

Эти рыцари печального образа с оружием своим представляли мало опасности для новой Франции; но «заграничная Франция» скоро стала страшна своим союзом с дворами. Уже на конференции в Мантуе графу д’Артуа было обещано вооруженное вмешательство Австрии во внутренние дела Франции, а Людовик XVI незадолго перед бегством в Варенн дал знать австрийскому двору, что втайне он не признает ни своих постановлений, ни постановлений своих министров. Теперь произошло свидание в Пильнице, около Дрездена, между императором австрийским Леопольдом II, шурином Людовика XVI, и королем прусским Фридрихом-Вильгельмом II. 27 августа 1701 года они выпустили там декларацию, в которой заявляли, что события во Франции затрагивают интересы всех властителей Европы и что все властители должны соединиться и дать Франция подходящее правительство. Под последним они понимали, конечно, восстановление абсолютной королевской власти.

Пильницкой декларацией было положено начало тем крупным союзам против Французской революции, которые вызвали в Европе почти двадцатипятилетнюю кровавую войну. Вмешательство европейских правителей во внутренние дела Франции было причиной тех страшных кризисов и катастроф, которыми так богата Французская революция. Это вмешательство сделало невозможным мирное развитие Франции и вызвало французов на отчаянную борьбу с теми, кто покушался на завоевание Французской революции и стремился к восстановлению старой Франции. Французский крестьянин и буржуа защищали в этой борьбе свою свободу и свою страну. Ответственность перед историей за совершенные во время революции жестокости лежит на тех эмигрантах, которые призвали чужеземные войска против собственного отечества.