Большинство войск не было достаточно верно двору. Правда, офицеры-дворяне были недовольны тем, что национальное собрание уравняло права на производство офицеров и солдат из буржуазии с их правами: но эта именно мера привлекла сочувствие армии к революции. Офицеры из старых дворянских родов привыкли грубо обращаться с солдатами. Солдаты уже больше не позволяли этого, и это послужило причиной возмущения полка Шатовье в Нанси, которое было подавлено генералом Булье при помощи оружия и после сильного кровопролития.

Так как армия все больше склонялась на сторону революции, то двор постарался найти опору в других факторах. После долгого сопротивления и под влиянием упорных требований национального собрания король утвердил гражданскую организацию духовенства. Но священники, отказавшиеся от присяги, вызвали в провинции беспорядки и подготовили там междоусобную войну, возгоревшуюся в 1793 году в южных и западных провинциях. Они успели убедить народ, что революция стремится у него отнять религию, и вызвали брожение среди невежественного сельского населения, несмотря на то что оно прежде других почувствовало благодетельное влияние революции. Король и двор надеялись на поддержку этих слоев населения в случае контрреволюции. Между тем все эмигранты были собраны гр. д’Артуа в Кобленце; эти эмигранты называли себя заграничной Францией и старались склонить европейские державы к вооруженному вмешательству во французскую революцию. Действительно, уже 20 мая 1791 года эмигранты получили от Австрии обещание, что она объявит войну Франции и восстановит старый порядок силой оружия. Пока же эмигранты устраивали во Франции разные интриги для того, чтобы подготовить нападение иностранных держав. Влияние их происков чувствовалось уже слишком хорошо. Национальное собрание хотело издать против эмигрантов закон о выселении. По проекту этого закона, в случае беспорядков учреждалась комиссия из трех лиц, без разрешения которой никто не вправе был оставить Францию. Но подкупленный двором Мирабо пустил в ход все свое влияние и оспаривал этот проект под тем лицемерным предлогом, что не следует стеснять личной свободы. Закон, действительно, был отклонен, эмиграция усилилась, а собрание пришло в такое замешательство, что, когда обе тетки короля пожелали поехать в Рим, оно три дня совещалось о том, отпустить ли этих двух старух или нет.

Когда Неккер вышел в отставку, двор стал всецело опираться на Мирабо. Некогда столь популярный Неккер в сентябре 1790 года совершенно тихо и скромно сошел со сцены. Мирабо же пошел навстречу двору и не задумался закончить свою блестящую деятельность позорной изменой. Он составил новую конституцию, предоставлявшую королю больше власти. Предполагалось, что король из Лиона запугает национальное собрание угрозами, и под влиянием этих угроз Мирабо надеялся вынудить у национального собрания согласие на его проект конституции. Когда один из друзей предостерег его против двора, он цинично ответил: «Они мне все обещали, и, если они не сдержат слова, я их накажу республикой».

Распутство и напряженная работа двух последних лет подорвали здоровье Мирабо. Он сразу поддался болезни, и внезапная смерть в апреле 1791 года положила конец карьере этого замечательного государственного человека. Так как об измене его еще ничего не было известно, то все партии соединились, чтобы почтить усопшего, и похороны его были выражением национального траура. Он получил первое место в Пантеоне, храме, где возрожденная Франция хотела хоронить своих великих людей. На здании Пантеона красовалась надпись: «Своим великим людям – благодарное отечество!»

В этот момент двор решил вступить в открытый бой с национальным собранием. Он рассчитывал на маркиза Булье и преданную этому генералу часть армии, на провинции, возбужденные священниками, отказавшимися от присяги, на эмигрантов и на иностранные державы. Но король, прежде всего, пожелал обезопасить свою личность. 18 апреля 1791 года он выехал из Парижа, чтобы встретить Пасху в Сен-Клу. В действительности же он хотел отправиться к Булье. Но народ воспротивился отъезду двора, и национальная гвардия на этот раз не вмешалась. Людовик должен был вернуться в Тюильри и решил тайно бежать из Парижа.

Бегство подготовлялось с большою тщательностью. Булье со своими войсками расположился у Монмеди на бельгийской границе, чтобы встретить бежавшего короля и двинуться с ним на Париж. Народ же тем временем удалось обмануть в высшей степени искусной и коварной уловкой. Двор притворился, что он примирился с тем порядком вещей, который создан был революцией. Все неугодные народу лица были удалены от двора и даже назначены были священники-конституционалисты. Был опубликован циркуляр министра иностранных дел Монморена французским посланникам за границей, в котором говорилось следующее:

«То, что называют революцией, есть не что иное, как устранение ряда злоупотреблений, которые в течение столетий накопились, как результат народного невежества и власти министров, не тождественной с властью короля. Самые опасные внутренние враги это те, которые делают вид, что сомневаются в образе мыслей короля. Эти люди или ослеплены, или преступны. Они считают себя друзьями короля, на самом деле они единственные враги королевской власти. Они не перестают повторять, что король несчастен, недоволен, как будто бы у короля может быть иное удовлетворение, кроме благоденствия своего народа! Они говорят, что достоинство его унижено, как будто бы достоинство, основанное на силе, выше достоинства, основанного на законе. Они говорят, что король лишен свободы. Но одно предположение, что над волей его учинено насилие, есть гнусная клевета; эта клевета становится уже глупой, когда недостаток свободы у короля хотят доказать тем, что его величество уже несколько раз соизволил согласиться на пребывание среди парижских граждан; но основанием этого высочайшего желания была любовь к отечеству. Распространите же о французской конституции те идеи, которые имеет о ней сам король, и будьте вполне уверены в том, что намерение короля – всеми силами поддерживать ее».

Затем было опубликовано письмо короля к принцу Конде такого содержания:

«Возвратитесь, кузен, в отечество и воспользуйтесь всем тем счастьем, которое оно предлагает вам. Возвратитесь! Вместо врагов вы найдете братьев. Я приказываю это вам именем народа и моим собственным именем. Я заклинаю вас узами, объединяющими нас, кровью, которая течет в наших жилах. Повинуйтесь или ждите печальных последствий неосторожности и заблуждения!»

Эти печатные заявления усыпили народную подозрительность; народ поверил конституционализму короля. Даже осторожный Лафайет – и тот позволил себя обмануть.

Через четыре дня после того, как было написано письмо к Конде, король со всем своим семейством бежал из Тюильри и из Парижа. Бегство произошло и полночь 20 июня 1791 года. Чтобы не обратить на себя внимания стражи Лафайета, члены королевской фамилии, замаскированные и поодиночке прокрались из дворца и сошлись на площади Карусель, где их ожидало два экипажа. В одном из них граф де Прованс решил достигнуть бельгийской границы по Валансьенской дороге, что ему и удалось; в другом экипаже король хотел через Шалон пробраться в Монмеди к генералу Булье. Булье было обо всем известно; в Монмеди он стянул довольно значительный отряд, а по станциям, через которые должен был проехать король, он расставил кавалерийские отряды.