В старомодном берлине, в котором бежал король, кроме него, поместились королева, его сын и дочь, сестра его – принцесса Елизавета и госпожа де Турзель, гувернантка королевских детей. Они раздобыли для г-жи Турзель подложный паспорт, по которому она была русской княгиней Корф; Людовик был ее камердинером; Елизавета и Мария-Антуанетта – ее компаньонки. На козлах сидели три переодетых слугами лейб-гвардейца. Женская прислуга следовала в другом экипаже.

Произошло некоторое замедление, Людовик выехал на два дня позже, чем было условлено с Булье. Кавалерийские отряды, которые не желали обратить на себя внимание, постепенно отходили назад, и Людовик остался без прикрытия. Кроме того, в старом берлине сломалось колесо, и это тоже вызвало потерю часа времени. Это колесо, может быть, решило тогда судьбу династии Бурбонов.

Миновав Шалон, король считал себя уже в безопасности. Но в Сен-Менеуле, совсем близко от цели, вечером 22 июня судьба его уже была решена. В этом городе Людовик выглянул через окно экипажа, чтобы поторопить почтальона и скорей поехать дальше. Но почтмейстер городка Сен-Менеула Жан-Батист Друэ обратил внимание на толстую фигуру и горбатый нос на характерном бурбонском лице; его поразило сходство с портретом короля на ассигнациях.

Затем он узнал и королеву, которую ему удалось видеть в Париже, когда он служил в драгунах. Молодой, горячий и энергичный Друэ, душой и телом преданный революции, уже не сомневался в том, что перед ним бежавшая из Парижа королевская семья; к тому же и лошади для экипажа были заказаны таким аристократом, как де Шуазель, а кавалерийский отряд как раз теперь подступал к городу. Легко понять, что после славной попытки к бегству 18 апреля вся Франция вняла о намерении короля бежать.

Почтмейстер, будучи человеком решительным, быстро созвал национальную гвардию, чтобы задержать кавалерийский отряд, сам же сел на коня и окольным путем обогнал королевский экипаж, ехавший по дороге в Варенн. Он прибыл туда немного раньше короля и успел проявить большую энергию. Мост, через который король должен был переехать, миновав Варенн, он с несколькими подоспевшими молодыми людьми загородил при помощи опрокинутой телеги. Затем он разбудил мэра, лавочника по имени Сосса, и сообщил ему о бегстве короля. Мэр моментально собрал национальную гвардию. Когда экипаж с королем прибыл в Варенн, Друэ остановил лошадей под уздцы и именем мэрии потребовал паспорт. Путешественники предъявили паспорт на имя княгини Корф, но Друэ сказал, что сам мэр должен рассмотреть паспорт, а тем временем зазвучал набат и сбежался вооруженный народ. Теперь король мог убедиться в том, что народ предан конституции не только в Париже. Мэр Сосса заявил королю; что он узнан и не поедет дальше. Людовик XVI отрицал, что он французский король. Но Сосса не дал себя обмануть и настаивал на том, что вопрос о продолжении этой поездки должен предварительно быть рассмотрен национальным собранием. Во время пререканий между королем и мэром у королевы прорвалось прежнее высокомерие, и она вдруг гневно закричала мэру: «Если он король, так говорите же с ним с подобающим уважением!» Сосса приказал национальной гвардии не пропускать беглецов.

В этовремя появляется квартировавший в Варение кавалерийский отряд и офицеры отдают приказ рассеять национальную гвардию и проводить короля дальше. Мэр напоминает солдатам, что они обязаны народу верностью и что не должны нападать на национальную гвардию. Солдаты остаются на местах, не исполняя команды, а к национальной гвардии присоединяются сотни вооруженных людей, собравшихся из деревень на звуки набата. Между кавалерийскими офицерами и офицерами национальной гвардии происходит незначительная схватка. Солдаты желают перейти под команду офицера национальной гвардии. Король и королева забывают вдруг все свое высокомерие и переходят на просьбы. Людовик бросается мэру на шею и уверяет его, что он бежал от штыков и кинжалов парижского населения; в Монмеди он сделает Францию более счастливой, чем теперь. Мария-Антуанетта указывает мэру на детей своих и просит спасти их. Но мэр прекрасно понимает, что дело не в детях, и остается непоколебимым как перед просьбами, так и перед угрозами. Пока что проходит ночь, а в семь часов утра прибывает молодой адъютант Лафайета Ромеф с приказом национального собрания арестовать короля и его семейство, где бы они ни оказались. Мария-Антуанетта в ярости вырывает приказ об аресте из его рук и бросает на землю со словами: «Он может только замарать нас!» На эту резкость Ромеф отвечает: «Сударыня, вам было бы приятнее, если бы кто-нибудь другой, а не я, был свидетелем этих вспышек?» После этого королева становится несколько спокойней. Экипаж короля поворачивает в обратную сторону и в сопровождении целого полчища национальной гвардии направляется к Парижу. Булье, узнав слишком поздно об аресте короля, взбешенный, спешит ему на помощь с кавалерийским полком, но ничего уже не может сделать. Бегство не удалось – и, главным образом, благодаря решимости молодого Друэ.

Этот случай прославил Друэ, доставил ему благодарность народа и 30 000 франков от национального собрания; с этого момента он выступает на широкую арену общественной жизни. Ему предстояло еще быть избранным в конвент и испытать целый ряд приключений.

В Париже весть об исчезновении короля распространилась с быстротою молнии утром 21 июня. Лафайет послал во все концы гонцов с требованием, чтобы местные власти приняли меры к тому, чтобы помешать бегству. Национальное собрание немедленно собралось на заседание. Оно постановило арестовать короля, провозгласив себя законодательной и исполнительной властью, так что с этого момента Франция, собственно говоря, была уже республикой. Министры признали себя ответственными перед собранием, а последнее перешло к обсуждению манифеста, составленного королем в Тюильри.

В этом манифесте Людовик обнаружил себя в настоящем свете и сбросил маску, при помощи которой он обманывал народ. Он объявил себя противником всех нововведений, проведенных с 1789 года, и прежде всего обрушился на национальное собрание, на новую конституцию и на парижское население. Он обвинял собрание в том, что оно лишило его прирожденных прав, отняло у него его имения и принудило к утверждениям таких постановлений, которые возмущают его. Народ парижский держал его в плену и подвергал оскорблениям. Цивильного листа в двадцать пять миллионов франков ему тоже мало. Он заявлял, что отправляется искать по свету той свободы, которой нет для него в Париже.

Противоречие между этим манифестом и лицемерным циркуляром к посланникам и письмом к принцу Конде очевидно. Король, таким образом, сам заявил, что его конституционализм был только маской и что он никогда не станет искренним. Ясно, что он вовсе не был так невинен и добродушен, как часто хотят нас уверить историки: вероломство, которое обнаруживает его манифест, открытое признание в нем нарушения обещаний и присяги – беспримерны. Может быть, конечно, что манифест составлен был придворной партией, но все же ответственным за него был и остается Людовик. Как всегда, так и в этом случае у него не хватило ума. С населением Парижа, с населением Франции он говорил таким образом, как будто он находился уже в лагере Булье. И его привозят назад пленником.

Когда стал известен вероломный манифест, вся страна затрепетала от волнения, перешедшего в бурю негодования. В клубах в самых резких выражениях стали требовать низложения короля.