Я видела, как Люциус пьет кровь. Или нет? Я была не в себе.Испугана. И странный запах... Может, доктор Жольдош одурманил Люциусакаким-нибудь крепким румынским зельем? Может, я от страха все не такистолковала? А еще я не могла объяснить своих чувств при мысли о смертиЛюциуса. Я ощутила печаль. Тоску, которую сложно было вообразить. Словно в моейдуше образовалась дыра…

Это испугало меня больше всего, и посреди ночи я выбралась вгостиную.

В камине горел огонь. Люциус лежал на столе, под его головойпоявилась подушка, а от шеи до самых пят его закрывало теплое одеяло. Папа,сидевшим рядом, задремал и слегка похрапывал. Мама ушла, доктора Жольдоша ичерной сумки нигде не было. Исчез и пакетик, который наверняка мне простоприснился.

Я подошла ближе и посмотрела на Люциуса: никаких следов нагубах, никакого пятна на подбородке, рот выглядит как обычно, лицо бледное,измученное — и такое знакомое. Он слегка пошевелился, словно почувствовав моеприсутствие, и его рука соскользнула со стола. Я взяла Люциуса за запястье ивернула руку на стол. Несмотря на одеяло и камин, кожа Люциуса оставаласьпрохладной... нет, холодной. Он всегда оставался холодным. Мои пальцы намгновение замерли на ладони Люциуса в надежде передать ему частичку тепла иуспокоить.

Он жив.

Я не выдержала и тихонько заплакала. Слезы сбегали по щеками падали на наши соединенные руки. Люциус сводил меня с ума. Он и сам былбезумцем. Я не хотела снова ощутить чувство потери. Никогда.

Я всхлипнула, не в силах сдержаться. Папа заворочался нанеудобном стуле, и я испугалась, что он проснется. Отпустив руку Люциуса, явытерла лицо рукавом и вернулась к себе в спальню. К тому времени почтирассвело.

Дорогой дядя Василе!

С глубочайшим прискорбием, терзаемый мрачными предчувствиямиотносительно твоей реакции, пишу сообщить, что со мной произошел несчастныйслучай — из-за той самой лошадищ которую я купил на аукционе в Интернете.

О, тебе бы понравилась Чертовка — устрашающая, опасная,восхитительная кобыла! Черная как смоль от гривы до хвоста, с такой же чернойдушой. Большего нельзя и пожелать.

Однако я отвлекся. Прекрасная злобная лошадь чуть меня неубила, за что я ее совсем не виню. В результате у меня сломаны ноги, пара ребер,а легкое продырявлено. Словом, ничего такого, чего бы мне не приходилось преждетерпеть от рук членов семьи. К сожалению, восстановление займет не меньшенедели.

Я пишу не в надежде возбудить твое сочувствие. (Занятнаямысль. Я попробовал представить, как ты., Василе, проливаешь слезу о чьем-либогоре, и мне стало так смешно, что я закашлялся кровью) Нет, я приложил перо кбумаге, чтобы отдать должное Пэквудам, ведь на критику я никогда не скупился. (Помнишьмое письмо об их любви к чечевице? При одном воспоминании меня корчит отстыда.) Однако в трудной ситуации они оказались на высоте. Нед и Дора сразупоняли, что отвезти в больницу подобного мне будет весьма неудачным шагом (какмного наших собратьев провели в моргах и даже в склепах долгие недели, а всеиз-за отсутствия того, что люди называют признаками жизни).

Прости, как обычно, я уклонился от темы. Возвращаясь кповествованию, хочу сказать, что мы, возможно, были несправедливы к Пэквудам.Они проявили большую проницательность и, что важнее, пошли на риск ради меня. Япочувствовал желание в знак признательности вернуть им коллекциюэтнографических поделок. Закажи, пожалуйста, у местных мастериц какую-нибудьгрубую поделку из деревянной катушки и нескольких клочков шерсти. Что-нибудь неслишком красивое. Поверь мне, эстетические стандарты Пэквудов невысоки.Экспонаты коллекции отличались редким уродством и низким качеством.

Относительно Антаназии... Василе, что я могу сказать? Онапродемонстрировала силу воли, бесстрашие и отвагу истинной принцессы вампиров.Более того, наша принцесса обладал еще и добрым сердцем. Следует задуматься,чем ей это грозит в мире вампиров.

Василе, я не часто могу похвастаться большим опытом, чемтвой, каков бы ни был предмет обсуждения. Ты знаешь, я преклоняюсь перед твоимавторитетом. Но сейчас я рискну обратиться к тебе с предположением, котороеродилось у меня после длительного общения с людьми. (Не сомневаюсь, тебяразгневает моя дерзость — поверь, даже за тысячу миль от тебя я чувствуютяжесть твоей руки, но мне необходимо высказаться.)

Ты живешь в замке высоко в Карпатских горах и мало общаешьсяс теми, кто не принадлежит нашей расе. Ты знаешь только, как ведут себя вампиры— как ведут себя Владеску. В нашем мире господствует насилие, ведется борьба завыживание, льется кровь, идет бесконечная война за власть.

Ты никогда не видел, как Нед Пэквуд выкармливает из пипеткислепых котят, в то время как наши родичи швырнули бы дрожащих подкидышей нахолод и без сожаления смотрели, как их уносят хищные птицы. Они бы порадовались,что ястребы не останутся голодными. Ты никогда не чувствовал, как дрожащая рукаДоры Пэквуд нащупывает твой пульс, пока ты чудовищно израненный, лежишь вполном беспамятстве.

Что бы сделал любой вампир, Василе? Если бы Дора была изрода Драгомиров, а не из семьи Пэквудов, она поддалась бы соблазну уничтожитьпринца враждебного клана. Но она боялась за мою жизнь. Да, так воспиталиАнтаназию. Она не просто американка, она — Пэквуд. Не Драгомир. Она играла скотятами, ее ласкали и берегли. Она выросла на тофу, а не на окровавленныхкусках плоти.

Ты не видел, как она плачет, Василе. Ты не чувствовал еескорби, когда она думала, что я погиб. Я физически ощутил муку, которая рваласьиз души Антаназии.

Антаназия, то есть Джессика, слишком нежна, мягкосердечна иготова плакать даже из-за меня, которого терпеть не может.

Враги — а мы знаем, у принцессы всегда найдутся враги, дажев мирное время, — почуют ее слабость, как я почуял ее печаль. Когда-нибудьпоявится женщина, жадная до власти и стремящаяся занять место Джессики. Таквсегда происходит в нашем мире. В момент противостояния Джессика усомнится, онане посмеет отнять чью-то жизнь — и погибнет. Даже я не смогу ее защитить.

Боюсь, что раньше я поверхностно судил о Джессике. Я (илимы?) ошибочно думали, что, сменив одежду и почувствовав клыки на своем горле,она станет принцессой вампиров.

Но ты не слышал, как она рыдает, Василе! Ты не чувствовал ееслез на своем лице, на своей руке.

Возможно, вампиры смогут принять Антоназшо... Проблема,однако, заключается в том, сможет ли Антаназия принять вампиров. Да, она подаетбольшие надежды, но ей нужно время, чтобы созреть. К сожалению, она, скореевсего, погибнет, так и не достигнув зрелости.

Не исключено, я так говорю под действием лекарств. Честно,Василе, Пэкеуды позвали чудесного венгерского целителя, который весьма вольнотрактует врачебные предписания, если ты понимаешь мою мысль. Да, не исключено,все дело в изобилии снадобий, отравивших мою кровь и мозг, — в них причина моихразмышлений. Я лежу, поглощенный мыслями, и вдобавок пропускаю первый матчсезона: наша команда против «Пальмирских кугуаров» (мне и раньше приходилосьохотиться на кугуаров, и на баскетбольной площадке я бы их не пощадил).