– Ответь на мой вопрос, Йен.

– Отвечаю: не знаю. Но разве это ответ?

Они замолчали. Долетающий с улицы гул утих, успокоился.

Клонящееся к закату солнце запалило огни в щелях ставен,пронизало комнату наклонными лентами света.

– Аэдд Гинваэль, – проворчал ведьмак. –Осколок льда… Я чувствовал. Знал, что этот город… враждебен мне. Он – плох.

– Аэдд Гинваэль, – повторила она громко. –Сани Королевы эльфов. Почему? Почему, Геральт?

– Я еду за тобой, Йен, потому что поводья моих лошадейзапутались в полозьях твоих. А вокруг меня – пурга. И мороз. Холод.

– Тепло растопило бы в тебе льдинку, которой я ранилатебя, – шепнула она, – и развеялись бы чары, и увидел бы ты менятакой, какова я в действительности.

– Так стегани белых коней, Йен, пусть мчат они меня насевер, туда, где никогда не наступает оттепель. Чтобы никогда не наступила. Яхочу как можно скорее оказаться в твоем ледовом замке.

– Этого замка не существует. – Губы Йеннифэрдрогнули, скривились. – Он – символ. А наша езда – погоня за мечтой.Недостижимой. Потому что я, Королева эльфов, жажду тепла. В этом моя тайна.Поэтому каждый год в снежной замети несут меня мои сани через какой-нибудьгородок, и каждый год кто-нибудь, пораженный моими чарами, запутывает поводьясвоих лошадей в полозьях моих саней. Каждый год. Каждый год кто-нибудь новый.Без конца. Ибо тепло, которого я так жажду, одновременно уничтожает чары,уничтожает магию и прелесть. Мой избранник, пораженный ледяной звездочкой,вдруг становится обыкновенным никем. А я в его оттаявших глазах делаюсь нелучше других… смертных.

– И из-под идеальной белизны проступает весна, –сказал он. – Проступает Аэдд Гинваэль, паршивый городок с прекраснымназванием. Аэдд Гинваэль со своей мусорной кучей, огромной вонючей помойкой, вкоторую я должен лезть, потому что мне за это платят, потому что для того меняи сделали, чтобы я лез во всякую мерзость, которая у других вызывает ужас иотвращение. Меня лишили способности чувствовать, чтобы я не мог ощущать, скольомерзительно мерзостна эта мерзопакость, чтобы не отступал, не бежал от нее,охваченный ужасом. Да, меня лишили эмоций. Но не полностью. Тот, кто этосделал, схалтурил, Йен.

Они замолчали. Черная пустельга зашелестела перьями,раскрывая и складывая крылья.

– Геральт…

– Слушаю, Йен.

– Теперь ты ответь на мой вопрос. На тот, который ятебе никогда не задам. Тот, который боюсь… Сейчас я его тоже не задам, ноответь. Потому… потому что я очень хочу услышать твой ответ. Тоодно-единственное слово, которого ты никогда мне не сказал. Скажи его, Геральт…

– Не смогу, Йен.

– Почему?

– Ты не знаешь? – Он грустно улыбнулся. – Мойответ был бы всего лишь словом. Словом, которое не выражает чувств, не выражаетэмоций, потому что я их лишен. Словом, которое было бы всего лишь звуком, какойиздает пустой и холодный череп, если по нему постучать.

Она молча глядела на него. Ее широко раскрытые глазаприобрели цвет фиолетового пламени.

– Нет, Геральт, – сказала она. – Это неправда.А может, правда, но не вся. Ты не лишен чувств. Теперь я вижу. Теперь я знаю,что…

Она замолчала.

– Докончи, Йен. Коль уж решилась. Не лги. Я знаю тебя.Я вижу это в твоих глазах.

Она не отвела глаз. Он знал.

– Йен, – прошептал он.

– Дай руку, – сказала она.

Она взяла его руку в свои, он сразу почувствовал покалываниеи пульсирование крови в сосудах предплечья. Йеннифэр спокойным, размереннымголосом шептала заклинания, но он видел капельки пота, покрывавшие еепобледневший лоб, видел расширившиеся от боли зрачки.

Опустив его руку, она протянула ладони, пошевелила ими,ласкающими движениями поглаживая какой-то невидимый предмет, медленно, сверхувниз. Между ее пальцами воздух начал густеть и мутнеть, клубиться ипульсировать, как дым.

Он глядел словно завороженный. Магия творения, которуюсчитали высшим достижением чародеев, всегда увлекала его гораздо больше, нежелииллюзия или трансформация. «Да, Истредд был прав, – подумал он, – посравнению с такой магией мои Знаки просто смешны».

Между дрожащими от напряжения ладонями Йеннифэр постепенноматериализовалось тело птицы, черной как уголь. Пальцы чародейки нежно ласкаливстопорщенные перья, плоскую головку, искривленный клюв. Еще движение,гипнотизирующе-плавное, нежное, – и черная пустельга, покрутив головой,громко заверещала. Ее сестра-близнец, все еще неподвижно сидевшая на рогах,ответила тем же.

– Две пустельги, – тихо сказал Геральт. – Двечерные пустельги, созданные с помощью магии. Как понимаю, обе тебе нужны.

– Правильно понимаешь, – с трудом сказалаона. – Мне нужны обе. Я ошиблась, думая, будто достаточно одной. Каксильно я ошибалась, Геральт… К такой ошибке привела меня гордыня Королевы Зимы,убежденной в своем всемогуществе. А есть вещи… которые невозможно добыть дажемагией. И есть дары, которые нельзя принимать, если ты не в состоянии ответить…чем-то, столь же ценным. В противном случае такой дар протечет сквозь пальцы,растает, словно осколок льда, зажатый в кулаке. Останутся только сожаление,чувство потери и вины…

– Йен…

– Я чародейка, Геральт. Власть над материей, которой яобладаю, это дар. Дар, за который я расплачиваюсь. Я заплатила за него… Всем,что имела. Не осталось ничего.

Он молчал. Чародейка потирала лоб дрожащей рукой.

– Я ошибалась, – повторила она. – Но яисправлю свою ошибку. Эмоции и чувства…

Она коснулась головы черной пустельги. Птица нахохлилась,беззвучно раскрывая кривой клюв.

– Эмоции, капризы и ложь, увлечение и игра. Чувства иих отсутствие… Дары, которые нельзя принять… Ложь и правда. Что есть правда?Отрицание лжи? Или утверждение факта? А если факт – это ложь, что же тогдаправда? Кто полон чувств, которые разрывают его, а кто – скорлупа пустогохолодного черепа? Кто? Что есть правда, Геральт? Что такое правда?

– Не знаю, Йен. Скажи мне.

– Нет, – сказала она и опустила глаза. Впервые.Никогда раньше он не видел, чтобы она это делала. Никогда.

– Нет, – повторила она. – Не могу. Не могутебе этого сказать. Это скажет птица, рожденная прикосновением твоей руки кмоей. Птица? Что такое правда?

– Правда, – сказала пустельга, – это осколокльда.