– Ну так идите в храм и помолитесь за его победу.

– Не смейся, – проворчал войт. – И немудрствуй, бродяжья твоя душа. О боги, если б не знал, что чародей мне непростит, то кинул бы тебя в яму, на самое дно, или выволок за стены паройлошадей, а то и велел бы Цикаде прирезать, как свинью. Но, увы, Истреддсвихнулся на почве чести и не простит. Знаю, что не простит.

– Ну и чудненько. – Ведьмак допил очередную кружкуи выплюнул на пол попавшую в пиво соломинку. – Мне посчастливилось. Этовсе?

– Нет, – сказал Гербольт, вынимая из-за пазухитуго набитый мешок. – Здесь сто марок, ведьмак, бери и выматывайся из АэддГинваэль. Выматывайся. Лучше всего сделай это немедля, во всяком случае довосхода солнца. Я сказал, казне не вытянуть второго чародея, а посему недопущу, чтобы мэтр по дури рисковал жизнью в поединке с таким типом, как ты,из-за какой-то…

Он осекся и не докончил, хотя ведьмак даже не дрогнул.

– Уноси-ка отсюда свою паскудную харю, Гербольт, –сказал он. – А свои сто марок можешь засунуть себе в жопу. Уйди, меняначинает тошнить при виде твоей морды, еще немного, и я облюю тебя от шапки досапог.

Войт спрятал мешок, положил обе руки на стол.

– Нет так нет. Я хотел по-доброму, но коли нет, то нет.Деритесь, режьте себя на куски, жгите заживо, разорвитесь на части ради девки,которая раздвигает ноги перед каждым, кто захочет. Я думаю, Истредд управится стобой, ты, платный убийца, так что только сапоги от тебя останутся. А ежели унего не получится, то я достану тебя, еще его труп не остынет, и все кости тебепереломаю. Ни одного целого места не оставлю, ты…

Он не успел убрать рук со стола, движение ведьмака былонастолько быстрым, что вылетевшая из-под столешницы рука расплылась в глазахвойта, а кинжал со звоном вонзился между его пальцами.

– Возможно, – прошипел ведьмак, сжимая рукоятькинжала и уставившись в лицо Гербольта, от которого отхлынула кровь. –Возможно, Истредд меня убьет. Если же нет… Тогда я уйду отсюда, а ты, вонючкапоганая, не пытайся меня задержать, ежели не хочешь, чтобы улочки вашегогрязного городишки запенились от крови. Вон отсюда!

– Господин войт! Что тут происходит? Эй, ты…

– Спокойно, Цикада, – сказал Гербольт, медленнодвигая руку по столу подальше от клинка. – Ничего не случилось. Ничего.

Цикада засунул в ножны полувытянутый меч. Геральт не гляделна него. Не глядел он и на войта, который выходил из корчмы под защитой Цикады,прикрывавшего его от возможных выпадов притихших плотогонов и возниц. Онсмотрел на маленького человечка с крысиной мордочкой и черными пронзительнымиглазками, сидевшего в нескольких столах от него.

«Занервничал я, – с удивлением отметил он. – Рукидрожат. А ведь и верно, дрожат руки-то. Со мной творится что-то неладное.Неужто это значит, что… Да, – подумал он, глядя на человечка с крысиноймордочкой. – Пожалуй, да.

Так надо…

Как холодно…»

Он встал.

Глядя на человечка, усмехнулся. Потом отвернул полу куртки,извлек из туго набитого мешочка две золотые монеты, кинул на стол. Монетызвякнули, одна, кружась, ударилась об острие кинжала, все еще торчавшего вгладкой доске стола.

Удар был неожиданным, палка тихо свистнула в темноте, такбыстро, что еще немного, и ведьмак не успел бы заслонить голову автоматическиподнятой рукой и не сумел бы смягчить удара гибким поворотом тела. Он отскочил,упал на колено, перевернулся, встал на ноги, почувствовал колебание воздуха,расступающегося под новым взмахом руки, ушел от удара ловким пируэтом,закружился между двумя наступающими на него в темноте фигурами, протянул рукунад правым плечом.

Меча не было.

«Ничего не искоренит во мне этих рефлексов, – подумалон, мягко отскакивая. – Привычка? Клеточная память? Я – мутант, реагируюкак мутант», – подумал он, снова падая на колено, и, избегая удара,потянулся за кинжалом к голенищу.

Кинжала не было.

Он криво усмехнулся, тут же получил палкой по голове. Вглазах вспыхнуло, боль пронзила до кончиков пальцев. Он упал, расслабляясь и непереставая улыбаться.

Кто-то повалился на него, прижал к земле. Второй сорвал спояса мешочек. Он уловил глазом блеск ножа. Сидящий у него на груди разорвалкуртку под шеей, схватил за цепочку, вытянул медальон. И тут же выпустил его изруки.

– Баал-Зебута, – услышал Геральт сопение. –Ведьмак…

Второй выругался.

– У него же не было меча… О боги… Тьфу, тьфу… Бегимотседова, Радгаст! Не касайся его, тьфу, тьфу…

Луна на мгновение пробилась сквозь тонкое облако. Геральтувидел над собой тощее крысиное лицо, маленькие черные блестящие глазки.Услышал топот ног второго, удаляющийся в переулке, из которого несло кошками ипрогорклым жиром.

Человек с крысиной мордочкой медленно снял колено с егогруди.

– В следующий раз… – Геральт услышал его четкийшепот, – в следующий раз, ведьмак, когда захочешь покончить жизньсамоубийством, не впутывай в свои дела других. Просто повесься на вожжах вконюшне.

Ночью, видимо, шел дождь.

Геральт вышел из конюшни, протирая глаза и выбирая пальцамисолому из волос. Восходящее солнце блестело на мокрых крышах, золотом горело влужах. Ведьмак сплюнул, во рту все еще было неприятно, шишка на головеотдавалась тупой болью.

На барьере перед конюшней сидел черный кот и сосредоточеннолизал лапу.

– Кис, кис, кис, – позвал ведьмак.

Кот, застыв, зловеще глянул на него, прижал уши и зашипел,обнажив клыки.

– Знаю, – кивнул Геральт. – Я тебя тоже нелюблю. Я просто пошутил.

Он медленными движениями стянул расслабившиеся застежки ишнуровки курточки, выровнял на себе складки одежды, проверил, не стесняют лиони где свободу движений. Перекинул меч за спину, поправил рукоять над правымплечом. Перевязал лоб кожаным ремешком, откинув волосы назад, за уши. Натянулдлинные боевые перчатки, набитые короткими конусами серебряных игл.

Еще раз глянул на солнце, сузив зрачки в вертикальныещелочки, подумал: «Прекрасный день. Прекрасный для боя».

Вздохнул, плюнул и медленно пошел вдоль улочки, вдоль стен,выделяющих резкий, пронзительный запах мокрой штукатурки, известковогосвязующего.

– Эй, чудак!