— Я пришла в дом своего отца лишь затем, чтобы взять то, что полагалось мне с самого рождения! Эти деньги не ваши и не принадлежат короне, и я в своем праве забрать их, чтобы…

— Чтобы — что? — поинтересовался маркиз, настойчиво сжимая мои запястья. Он с силой встряхнул меня, сбив дыхание, и безапелляционно приказал: — Ну же, моя дорогая, признавайтесь! Вы все-таки решились на побег, о котором меня так настойчиво предупреждала госпожа Полякова. Все же старые привычки не изменить…

Я почувствовала, как бледнею, и тщетно попыталась сморгнуть выступившие на глазах слезы. Но несколько горячих капель, ловко сорвавшись с ресниц, попали на ладони господина Левшина, поспешившего уничижительно рявкнуть:

— Не реветь!

Наверное, это и стало точкой кипения. Осознавая, что проиграю начатое сражение, я с силой опустила широкий каблук дорожных туфель на идеальную гладкость кожаной обуви маркиза, и, уловив момент, когда его руки разжались, бросилась бегом к выходу, швыряя позади себя всю легкую мебель, до которой только могла дотянуться.

По усиливающейся ругани догадалась: кое-что из отправленного навстречу его сиятельству нашло своего адресата, и, обнадеженная, я с разбега выскочила под плотную стену дождя.

Слава богу! Понимая, что вода совсем не родственна огню, от всей души обрадовалась благоприятному знаку. И даже успела пробежать через гладко вымощенную дорожку к широкому полотну мостовой.

Расслышала позади себя гулкое эхо мужских шагов и, обернувшись на мгновение, увидела искаженное бешенством лицо огненного мага. А ведь для решительности большего мне и не требовалось.

Я опрометчиво сделала шаг в направлении дороги, запоздало осознав, что всего в метре от меня раздался гулкий топот копыт. Испуганное ржание лошадей заглушило окрик господина Левшина, и я крепко зажмурилась, ощутив, как жар дикого пламени обдает меня со всех сторон…

В бирюзовую спальню маркиз внес меня на руках — под удивленные взгляды дворецкого и высунувшейся из бокового коридора кухарки. Нарочито бережно снял теплый плащ, пододвинув ко мне одно из кресел, стоявших у стола, и убрал прядь мокрых от дождя и слез волос. Провел кончиками пальцев по щеке, глядя прямо в глаза, и с глухим раздражением произнес:

— Понимаете ли вы, что на сей раз я мог не успеть?

Сдерживаемый им гнев ощущался во всем: в напряженной позе, в слишком частом дыхании и в сжатых кулаках. Но Николай Георгиевич старался говорить спокойно. А вот мне, всего минуту назад висевшей на волосок от гибели, спокойствие казалось непозволительной роскошью.

— Идите ко всем чертям, маркиз!

Отшатнувшись от впервые обозначившейся в моем голосе ярости — живой, яркой и бурляще-горячей, господин Левшин нехотя признал:

— Вынужден согласиться, что сегодня в карете я перешел черту. — Глубоко вздохнул, откашлялся и с явным трудом произнес: — Еще раз прошу у вас прощения за свою несдержанность. Но повторюсь: вам незачем бежать от меня, графиня. Поверьте, я — ваша единственная защита.

Единственная защита? Он, похоже, напрочь забыл, что мой дед — не кто иной, как герцог Соколов, и многое в империи по-прежнему оставалось в его власти.

Встав с предложенного кресла, я быстро прошла к двери, чтобы хоть как-то увеличить расстояние между мной и ненавистным маркизом. Внутри клокотал гнев — дикий, необузданный, готовый вот-вот вырваться на свободу. И несмотря на то, что умом я понимала: наиболее верным поступком сейчас было бы принять извинения господина Левшина, потому как даже это казалось избытком щедрости, пережитое унижение вперемешку со стыдом взяло верх.

— Значит, вы полагаете, что лишь сегодня перешли черту, ваше сиятельство?! — После рыданий голос охрип и звучал немного простуженно.

С каждым шагом я все сильнее запутывалась в мокрых юбках, отчего пришлось со злостью несколько раз их одернуть и с чувством произнести:

— Тогда позвольте напомнить вам о двух предыдущих днях! Вы втайне забрали меня из пансиона без позволения единственного опекуна, тут же обвинив в заговоре против короны и не проявив ни капли сочувствия к потере отца! — Слова выходили грубыми и злыми, и я бы себе таких не позволила никогда, если бы мое самолюбие не оказалось столь жестоко задето. — Заставили опознавать труп лжеотца среди ночи, но, наткнувшись на непредвиденные обстоятельства, не перепоручили в руки деда, как того требовала ситуация, а поселили в своем родовом особняке без присутствия дуэньи… и даже поставили меня в настолько стесненные условия, что я была просто вынуждена согласиться на вашу помощь в утреннем туалете!

Я едва переводила дух от негодования, только список всего того, что позволил себе маркиз, был бы неполным без:

— Но даже тогда я не думала о вас дурно, министр, списывая все на изменения в характере, приобретенные с долгом службы, пока… пока вы не поставили меня перед фактом горькой неизбежности нашей свадьбы. И когда я почти смирилась с этим, снова обвинили в измене, видимо, из мести сотворив в карете такое, о чем даже подумать стыдно! — Немного отдышалась, закончив самым острым: — Знайте, господин Левшин: вы переходили черту не единожды, но именно сегодня вечером мне стало ясно одно: я ненавижу вас! Всем сердцем!

Закончив гневную тираду, смело взглянула в лицо своему обидчику. Боялась ли немедленного ответа? Уже нет, потому что худшего в моем представлении просто не существовало.

И все же маркиз удивил меня.

На мгновение стало так тихо, что мне показалось, будто огненный маг умеет заговаривать само время. Лицо его разом превратилось в непроницаемую маску, выдавая внутреннюю борьбу лишь диким блеском почти черных глаз.

Я видела, как его пальцы, до того расслабленно покоившиеся на дереве подоконника, слегка дрогнули, однако господин Левшин сдержался. Снова развернулся ко мне всем телом, словно бы выражая готовность принять любые оскорбления, и оперся плечом об оконный откос.

Если бы не этот жест, я бы, может, остановилась, но теперь…

— За три прошедших дня я сумела разглядеть в вас, маркиз, личность смелую и решительную, с чувством глубокого достоинства. И потому верю, что вы не захотите провести остаток жизни рядом с женщиной, для которой ваши прикосновения — худшее испытание. Прошу вас, отпустите меня. Вы правы, я не замешана в измене и готова поставить на кон свое будущее в империи за призрачную возможность исчезнуть навсегда. Скажите, что я погибла под колесами коляски, пытаясь избежать погони, после того как своровала золото из дома отца. О тайнике никому не известно, ведь даже после обыска он остался на месте. Я ничего не прошу у вас, ваше сиятельство! Я лишь заберу то, что полагалось мне с самого начала!

По позе господина Левшина было невозможно понять, какие эмоции вспыхивают в нем после моих слов, и я искренне надеялась, что он прислушается к ущемленному самолюбию и голосу разума.

— Спустя непродолжительный срок ваша жизнь станет прежней, а мой дед свыкнется с утратой. Скандал забудется, и вы сможете найти новую избранницу, не навязанную ни долгом, ни сомнительными соображениями о девичьей чести. Мне же хватит отложенного, чтобы добраться до Италийских земель, а там — Алеша, он поможет. Мы с ним давно дружны…