А ведь за вечер я все просчитала. Понимая, что времени после открытия замка останется немного — около получаса, до того как на тревожную сирену откликнутся из министерства, — я думала, что управлюсь всего минут за пятнадцать. Еще пять на то, чтобы добраться до порта, где с легкостью можно затеряться среди крошечных судов, проворно отбывающих от пристани едва ли не каждый час, — благо отцовский особняк стоял почти у самой воды.

С деньгами можно сделать многое, главное, чтобы все получилось.

Сглотнув, я сделала первый шаг. Ощутила, как в животе предупреждающе свернулся ком страха, и, позволив себе пренебречь этим чувством, скоро миновала ровное полотно идеально подогнанных друг к другу плит. Бесшумно ступила на влажную от дождя траву, за дни отсутствия хозяина дома требующую руки садовника, и тут же холодные капли замочили ткань чулок и шерстяного платья.

Идти стало сложнее. Мокрая материя то и дело липла к ногам, заставляя шаг становиться мельче, а время — бежать быстрее. Нет, все же когда стану выбираться из особняка, нужно будет поднять юбки выше — конечно, до допустимого уровня.

Трава под ногами влажно шелестела, ложась под туфли с неохотой, но уже спустя пару минут я стояла у старой кухонной двери. Странно: с моего последнего пребывания в доме она ничуть не изменилась и по-прежнему нуждалась в ремонте. Вот здесь бы добавить чуть больше краски, покрыть защитным лаком драгоценный материал, чтобы прогнать жирных жуков-древоточцев, поменять расшатанную крепкой ладонью кухарки ручку…

Коснувшись рассохшегося дерева, которое отец отчего-то не захотел менять с годами, я уложила родовой перстень ровно в паз замка и неслышно отперла дверь.

С замиранием сердца толкнула ее, прислушавшись: было страшно, что столь нерадивый хозяин забыл и о старых петлях и сейчас раздастся громкий скрип. Только те, бесшумно скользнув, покорно пропустили меня внутрь.

В доме жила тишина. Терпко пахло специями и едва заметно — чем-то из продуктов, слегка испорченных за прошедший после исчезновения отца срок. Я запоздало подумала о том, что кухарка, верно, не стала сносить приготовленное в ледник, дожидаясь возвращения хозяина. А ведь ее, похоже, не пускали в дом уже с полнедели…

Проглотив горький ком, скользнула пальцами по широкой дубовой столешнице, кое-где хранившей следы мучной посыпки для пирогов и уже слегка покрывшейся пылью. Шустро миновала чистое пространство просторной кухни, за которым открылся широкий холл. Отсюда в гостиную было всего шагов двадцать — это помнилось из детства. Но сейчас, по истечении восьми лет, дом казался в разы меньше, скромнее, и шаги получались крупнее.

«Четырнадцать», — пронеслось в голове.

А вот гостиная оказалась почти такой же, как и в мой последний визит. Уютной и милой, с невысокими креслами у самого очага, в которых любили сидеть родители перед сном. Кажется, я, будучи совсем крохой, забиралась к матери на колени. Ластилась к бархатистой коже, упиваясь ощущением тепла и счастья, и засыпала тут же. А в детскую попадала уже на руках отца. Вот бы заглянуть туда хотя бы на минутку! Но я обрываю себя: нельзя, не сейчас, Ольга!

Заставляю ноги быстро двигаться к камину.

Старый очаг все тот же. Что видом, что выемками, за которые нужно заглянуть, чтобы нажать на холодный камень. Тайник этот заговаривался самими Третьяковыми по просьбе отца, а они умели говорить с каменной твердыней.

Я знала, что на мое прикосновение он откликнется мгновенно — все же приказ от самих герцогов. Только все равно не смогла сдержать удивленного возгласа, снова разглядев почти забытую магию из детства: повинуясь невысказанной просьбе, старый каменный мешок раскрыл передо мной свое нутро.

Достав увесистый кошелек, я с радостью прижала его к груди, облегченно подумав, что половина плана уже удалась. И тут снова живот свело необъяснимым чувством страха. Предчувствие? А ведь в стенах девичьего пансиона я от души высмеивала тех, кто верил в это. Так неужели события последних дней настолько расслабили мой разум, что я позволила подобное себе?

Обернувшись, не увидела ничего странного. Все та же гостиная — пустая и бездушная, глухая в ночной тишине. Однако что-то все же не так, потому как камин должен быть холоден и сер, а в нем разгорается яркая искра… тотчас превратившаяся в столп ярого пламени!

Пришлось сделать шаг назад, чтобы не обожгло ресницы, и плотно сомкнуть глаза…

— Добрый вечер, графиня! — с ужасом расслышала я.

Этот жесткий, едкий голос не сравнится ни с чем, будучи узнанным мною во сне и наяву. Что же делать? Бежать?! Только я не успею сделать и десятка шагов, как маркиз настигнет меня, и тогда будет гораздо хуже!

Вспомнив, что произошло в карете, ощутила, как руки предательски задрожали, уже в следующее мгновение выронив то, ради чего я так необдуманно рискнула своей судьбой.

Ветхая от времени ткань с громким звуком треснула, и золотые монеты звонко заплясали по старым лакированным половицам. Растерявшись, я опустилась на колени, чтобы унять бегство своих сокровищ, и тут же расслышала приближающиеся шаги.

Господин Левшин остановился перед самым моим лицом, позволив заметить, как в свете зажигающихся вечерних огней в фонарях набережной ярко блестят его идеально начищенные ботинки. Возвышаясь надо мной, чиноначальник кабинета его императорского высочества прошипел:

— Знаете, графиня, а я ведь сегодня впервые поверил, что вы невиновны!

Подняла полные удивления глаза на его сиятельство, настороженно спросив:

— Почему?

— Вы совсем не умеете лгать, — холодно пояснил он. — Там, в карете, после всего случившегося я ожидал вашей истерики, справедливых обвинений в хамстве и бестактности. На какой-то момент даже показалось, что вы готовы ударить меня или выпрыгнуть из экипажа на полном ходу. Но вы… вы, дорогая моя невеста, сдержанно попросили отвезти вас домой. Забавно, не находите?

Маркиз раздраженно пожал плечами, продолжив обманчиво-спокойным голосом:

— Если бы вы знали, юная Ольга, чего мне стоило сдержаться и подождать эти несколько часов! — Он снова начинал раздражаться, и его лицо даже в темноте полупустой комнаты казалось мрачнее тучи.

С каждой минутой гнев маркиза становился все необузданней, пока он рывком не поставил меня на ноги, заставив от неожиданности разжать ладони и выронить все собранные монеты. Зло усмехнулся, увидев, с каким сожалением я гляжу на небольшие пятачки золота, лежащие у меня под ногами, после чего решил окончательно раздавить меня:

— Не желаете оправдаться?!

Не ощущая собственного тела от всеобъемлющего ужаса, я запрокинула голову, покачав ею в знак отрицания, и затем расслышала не менее унизительное:

— Похоже, золотая лихорадка сразила не только Зайцевых!

Его слова прозвучали как пощечина, и мне не осталось ничего другого, как ответить тем же. Звонкий шлепок разорвал гнетущую тишину гостиной, и, не дожидаясь, пока огненный маг как-то ответит мне, я яростно заговорила: