– Ляг, не геройствуй! – шепотом заорал он снизу,изворачиваясь и потянув напарника за джинсовую штанину.

Сергей перевел на него взгляд, странно дернул носом и вдругхрюкнул. Макар от удивления выпустил ткань. Бабкин хрюкнул снова, и, несдержавшись, захохотал.

– Ты... ты бы еще вчетверо сложился... – выдавил он,давясь от смеха. – В траве сидел кузнечик! Ха-ха!

Макар недовольно заерзал, пытаясь выбраться из-под сиденья.

– Что, ложная тревога?

– Да все нормально, он проехал. – Бабкин утер слезы, выступившиеот смеха, но взглянул на Илюшина, ожесточенно работающего локтями в попыткевытащить самого себя из-под приборной панели, и снова захохотал.

– Я тебе это еще припомню, – пообещал Макар. – Тынебось нарочно загнал меня туда.

– Нарочно, нарочно... Брал реванш за все твоииздевательства. «Мой складной друг!» – передразнил он с интонациямиМакара. – Тебе помочь, или ты там решил навеки поселиться?

Презрительным фырканьем отметая даже возможность помощи,Илюшин наконец уселся в кресло и перевел дыхание.

– Неудобная у тебя машина, Серега.

– Танк, конечно, был бы лучше, – согласился Бабкин,вылезая из салона и ступая в подтаявшую лужу. – Вот черт, ботинкипромочил!

Демонстративно обойдя «БМВ» по сухому тротуару, Макарсвысока посмотрел на Сергея, который хлюпал мокрым ботинком, и небрежнозаметил:

– Мелкое пакостничество никогда не остается безнаказанным.Пойдем, мой незадачливый друг.

Когда Сеня Швейцман примчался домой, к нему бросиласьизмученная рыданиями и страхом Рита. Он подхватил ее, хотя был в два раза нижеростом, потащил в спальню, уложил на кровать, задернул шторы, и сидел,наклонившись над женой, напевая песенки, как ребенку, гладя по черным гладкимволосам, начинающим седеть на висках.

Рита принципиально отказывалась красить волосы – она быласторонником естественности – «разумной естественности», как онаговорила, – и никогда не использовала краску, не брила ноги, с насмешкойупаковывала обвисшую к сорока годам грудь в бюстгальтер, приговаривая при этом,что лучше ходить с висячей, но своей, чем стоячей, но силиконовой. В основномпричиной ее «естественного» подхода к своей внешности являлась безусловнаялюбовь мужа. Сеньке нравилась ее низкая, напоминающая грушу, грудь с большимиоколососковыми кружками, его возбуждали темные волосы на ее ногах, и седина нависках казалась такой родной, что он просто не мог представить свою Ритку скрашеными волосами.

Он гладил ее, напевая детские колыбельные, до тех пор, покаона не перестала всхлипывать. Когда жена, повторив ему уже без плача рассказ отом, что случилось, наконец закрыла глаза и начала дышать ровно, Швейцманвстал, разрываемый острой жалостью к ней, ненавистью к тому, кто придумал такиздеваться над его женой, и растерянностью. Он не понимал, зачем это кому-топонадобилось...

Его жена была спокойной уравновешенной женщиной, мягкой,веселой, лишенной страхов, обуревающих многих дам. Она не тряслась за Сенькинужизнь, не боялась темноты и тараканов, не визжала при виде мыши, спокойносмотрела вниз с любой высоты, не потея и не теряя сознания. Все этокомпенсировал один страх, выросший из раннего детства, – паническая боязнькрыс.

Когда Рите Абрамовой было шесть лет, подружка из детскогосада пригласила ее в гости на свой день рождения. Наряженная в сшитое мамойкрасное бархатное платье с белыми кружевными манжетами и такой же волнистойоборочкой, с вьющимися волосами, перехваченными на макушке красной лентой в тонплатью, Рита чувствовала себя принцессой. Все было удивительно прекрасно – идевочки из ее группы, с восторгом копавшиеся в ящике с игрушками, и именинница,разбиравшая подарки, серьезно хмуря лобик под реденькой челкой, и запыхавшаясямама, помогающая носить блюда из кухни в комнату, и тихий солнечный день раннейосени, пропахший разрезанным арбузом и пирогом с черникой.

События того дня запечатлелись в памяти девочки выпукло иярко. Вот Надя достает из коробочки куклу с синими волосами, и остальные гостьизамирают в завистливом восторге – все, кроме Риты, тихо улыбающейся про себя,потому что точно такая же кукла по имени Женевьева сидит у нее дома на комоде –бабушка купила двух, и одну решили оставить внучке, а другую подарить. Воткто-то из взрослых, разрезав арбуз, вилкой вычищает из сахарной серединыблестящие черно-коричневые косточки, и они отскакивают от тарелки, выпрыгиваютна скатерть, а схватишь их – выскальзывают из пальцев, как лягушки. Вотмаленькая Оля, сестра именинницы, сняв сандалики и носки, бежит по паркету вкоридоре, стуча босыми ножками, спотыкается, падает, и несколько секунд лицо еесловно колеблется между плачем и смехом. Рот жалобно кривится, но черные глазасмеются, и смех побеждает – она хохочет, поднимается и бежит дальше. Ее смехслышен из комнаты, где остались подарки, и Рита вслушивается в него, тайкомвжимая палец в прохладную влажную арбузную мякоть.

После обеда Алексей Иванович, папа Нади, вывел девочек назастекленную лоджию, с таинственным видом снял какую-то клетку с полки, и Ритаувидела в ней зверька – длинную белую крысу с рубиновыми глазами. Крыса сиделана задних лапах, шевеля крохотными усиками, а позади нее тянулсянепропорционально длинный серый хвост – противный, как раздавленный червяк.

– Не бойтесь, – ласково сказал Алексей Иванович,откидывая верх клетки. – Подойдите, познакомьтесь с нашей Груней. Вотты, – он показал на Риту, – иди сюда.

Рита доверчиво подошла, наклонилась над клеткой. На неепахнуло странным запахом. Крыса подняла голову и уставилась на девочку глазкамибез зрачков. До этого Рита считала само собой разумеющимся, что у всех животныхесть зрачки, но у этого, в клетке, были только два красных шарика, утопленных вжелто-белой короткой шерсти.

– Погладь, она хорошая, – посоветовал улыбающийся Надинпапа, подводя руку девочки к спинке крысы.

С радостным недоверием Рита разжала кулачок, готовясьпочувствовать мягкость белой шерсти. В ту же секунду крыса извернулась; длинныежелтые зубы впились в указательный палец Риты; девочка дико закричала, ейпоказалось, что сверху ее накрывают черным колпаком, под которым нечем дышать,и потеряла сознание.

Когда она пришла в себя, окруженная перепуганными взрослыми,то начала плакать и никак не могла успокоиться. Маме пришлось отвести ее домой,а раздраженный Алексей Иванович, сердитый и на Груню, и на себя, бросил жене:«Подумаешь, крыса укусила! Это ж не собака, а грызун! Надо же... какой цирк изэтого устроили... девочке внимания хочется, вот и вся причина».

Однако причина Ритиного обморока и плача была вовсе не втом, что ей хотелось внимания. Дикий контраст между прелестью всего этого дня имолниеносным, ошпарившим ее ужасом от укуса крысы накрыл Риту, и до вечера онане могла избавиться от ощущения, что ее вот-вот снова укусят: беспричинно,больно, зло. Несколько раз она принималась плакать от страха, и в конце концовбабушка, выведенная из себя внучкиными слезами, накричала на Риту, отшлепала ееи отправила спать. Девочка пыталась объяснить, почему ей так плохо, нополучалось несвязно, глупо, и рассерженные бабушка и родители пресекли еежалкие попытки передать словами те ощущения, которые она испытала при укусе.