Так же, как и Владимира Олеговича Качкова.

Узнав о том, что два приехавших частных детектива собираютсяискать сбежавшего заместителя, двое молодых менеджеров разразилисьиздевательским хохотом, а начальник отдела безопасности издал хриплое хрюканье,отдаленно напоминающее смешок. Главный бухгалтер – женщина лет пятидесяти, скруглым лицом и такими полными щеками, что, казалось, они наползают на глаза,приложила руку ко лбу, глядя на Макара воспаленными глазами, и тихо всхлипнула.

– Господи, может, и в самом деле вы его найдете, –простонала она. – Мы-то чем можем вам помочь?

– Все, что надо, сделаем, – подтвердил начальник отделабезопасности после того, как Бабкин коротко описал ему последний разговор сСилотским, исключив из него все, не касавшееся Качкова.

На самом деле сделать сотрудники осиротевшей фирмы ничего немогли. Но они могли рассказать то, что знали о Владимире Олеговиче. Рассказы ихоказались неожиданно похожими.

– Он хитрый, себе на уме, – говорила, утирая слезы,бухгалтер Ольга Сергеевна. – Ни с кем не делится, никому ничего о себе нерассказывает, и, знаете, такой... куркуль. Дмитрий Арсеньевич ему доверялбезоговорочно – ну как же, он для человека хорошее дело сделал, разве тот можетего предать! – В голосе ее зазвучала злая насмешка, но не над Ланселотом,а над самой собой. – Да и я одно время тоже так думала, хотя, казалось бы,уж мне-то грех людей не знать – все ж шестой десяток на свете живу. Нелюдимыйон, Качков.

В отделе менеджмента по работе с клиентами молодые ребята идве девушки, перебивая друг друга, характеризовали Владимира Олеговича так, чтос первых их слов Сергей понял, насколько его не любили в фирме.

– Развернулся на новой работе, надсмотрщик! Был никем, а тутнаш Дмитрий Арсеньевич пригрел его, гада, да еще и дал почти неограниченныеполномочия...

– А Владимир пользовался этим на полную катушку.

– Парня уволил, который ему не понравился, – сказал,что он с клиентами плохо работает.

– На девчонок орал, когда те на лестницу тайком куритьбегали. А куда им еще бегать, не на улицу же в двадцатиградусный мороз!

– На деньги очень уж жадный. Такой, знаете ли, простой мужикс деревенскими корнями, хитрющий, необразованный... Но свое всегда урвет.

– Точно. Вот и урвал... свое. А заодно и чужое.

Начальник охраны во время беседы с Илюшиным вертел в рукаходин карандаш за другим и с хрустом их ломал. Половинки торчали из пепельницы,нацеливаясь на Макара.

– Говорил я, тыщу раз говорил шефу: зря вы, ДмитрийАрсеньевич, так в людей верите, – в голосе мужика звучало неподдельноестрадание. – Обожжетесь вы через это дело. Черт, будто накаркал!

– У вас были какие-то подозрения в отношении Качкова?

– Да не было у меня подозрений! Не нравился он мне, вот ивсе дела. Вы знаете, что шеф за него долги выплатил, с кредиторами егоразобрался? Так это все с моей помощью делалось. Тогда-то я слова против неговорил: разобрался и разобрался, помог другу детства – и славно. А потом шефменя как огорошит: возьму, заявил, Володьку к себе заместителем, у него естьжилка предпринимательская, а верный человек всегда нужен, на него в любойситуации можно положиться. И взял этого... волка.

– Почему волка?

– Да потому что Качков смотрит на всех, словно из чащи. Ниулыбнуться лишний раз, ни поговорить за жизнь... Правда, бабам он нравится, идевчонки наши за ним бегали... Дуры, тьфу! У него тех баб – как грязи. То однаего после работы встречала, то другая... А ведь он женат, и детишки у негоимеются. Правда, жену его я не видел, он ни фотографии ее не показывал, нирассказывал про нее. Замкнутый очень, и никого в свои дела не пускал. Только сшефом улыбался, языком чесал – теперь-то понятно, почему. Наверное, сам же егои убедил дать ему право одному документы подписывать. Я уж теперь думаю... –начальник охраны понизил голос, наклонился над пепельницей с карандашамипоближе к Макару, – уж не он ли все это затеял... со взрывом-то? С негостанется, с козла!

В остальных отзывах о Качкове было так же много эмоций имало фактов.

– Хам он, вот и все! – звенящим голосом отрезаладевушка – одна из тех, кто, по словам начальника охраны, была увлеченаКачковым. – И ворюга!

– Вокруг Дмитрия Арсеньевича увивался, как уж, –добавила вторая, постарше, работавшая в отделе бухгалтерии. – Они ивыпивали вместе в его кабинете, и даже как-то раз пытались песни петь. –Она улыбнулась сквозь слезы, но улыбка тут же исчезла с ее лица. –Господи, что же за человек такой...

* * *

– Ты заметил, – спросил Бабкин, заезжая во двор, –насколько плохо все к нему относятся? Никто не сказал, что удивлен егопоступком. Ни один человек!

– Причиной может быть его нелюдимость и нежелание общаться.Обычно все не любят закрытых людей – они сами буквально напрашиваются наподозрения в чем-нибудь нехорошем. Но в данном случае подозрения оказалисьобоснованными.

– Слушай, Макар, но неужели же Силотский не видел того, чтоописывают его сотрудники, а? Он же умный мужик! Был...

– Видишь ли, мой доверчивый друг, собственное благодеяниеможет закрыть глаза лучше любых розовых очков. Кто из известных сказал, чточеловек – это его имя? Забыл, потом вспомню. Так вот, большая доля истины вэтом есть. Если бы тебя с пятого класса звали Ланселотом, то к сорока годам,вполне вероятно, ты старался бы выглядеть человеком порядочным, благородным иверящим в людей – старался настолько, что в конце концов эти качества моглидействительно стать твоими, изменив характер, данный от природы. Если упокойного Дмитрия Арсеньевича и были подозрения в нечистоплотности Качкова, онвполне успешно их заглушал, поскольку стремился быть рыцарем. У меня даже естьдиковатое предположение, – Макар чуть заметно усмехнулся, – не отсюдали его любовь к мотоциклам, которым куда больше подходит название «железныйконь», чем машинам...

Слушая друга, Сергей внимательно оглядывал двор, подолгуостанавливаясь взглядом на машинах с тонированными стеклами, затем посмотрел наокна и балконы.

– Силотский видел облагодетельствованного имчеловека, – продолжал Макар, – и приписывал ему те качества, которыебыли для него привлекательны в людях – преданность, например. Гордость.Несгибаемость. Заменил реальное...

– Макар, на пол, – тихим напряженным голосом перебилего Бабкин, заметив, как трогается с места темно-синий джип, за лобовым стекломкоторого слабо просматривался чей-то силуэт. – Ни разу не видел еездесь... – пробормотал он, вжимаясь в кресло и полностью сосредотачиваясьна боковом стекле подъезжающей машины.

Илюшин скользнул на пол молниеносно и беспрекословно,скрючился в неудобной позе, упираясь коленями в приборную панель. До слуха егодонеслись сумасшедшее воробьиное чириканье, шум приближающегося джипа иглубокий, как перед нырком, вздох Бабкина. Воображение в долю секундыдорисовало ствол, высовывающийся из приоткрытого окна и дерганно выплевывающийочереди в Сергея, не защищенного ничем.