Но Халльгрим лежал пластом. И Видга приподнимал его наподушке, чтобы влить в рот мясной отвар.

– Поеду я! – сказал Хельги. – И со мной –Бьёрн Олавссон и ещё кто-нибудь. А Олав с Эрлингом пускай стерегут двор!

Не произнесённое вслух, за этим стояло: а обо мне, если вдругчто, печали немного… Место тинга было в нескольких днях пути на юг, и дорогусчитали опасной.

В прежние годы Халльгрим редко отпускал Хельги одного… Зналбрата, знал горячий нрав, сколько раз доводивший мало не до беды. Однако нынче,ничего не поделаешь, придётся ждать о нём вестей. И то верно, не Эрлинга жепосылать… Халльгрим, отдыхая после каждого слова, сказал только одно:

– Почаще вспоминай об Ас-стейнн-ки, брат.

Хельги понял. Дом-то ведь мог и укрепиться, и пошатнуться, ивсё это смотря по тому, сколько новых друзей и врагов обретёт он на тинге.Сумеет ли вовремя сказать разумное слово и придушить готовую вырваться брань!Дело для мужа. Трудное, как битва, и достойное, как битва…

Хельги всё ещё носил повязки на лице и на груди. Но собралсябыстро и уехал вместе с гостями – на следующий день. Звениславка запомнила, какего провожали со двора: он ведь до последнего не отпускал её прочь. Хельгисидел на коне прямо – широкоплечий красавец, волчья куртка с живыми стоячимиушами и пастью вокруг лица, у пояса – боевой топор, и видно, что не для красы…

Бьёрн, сидя в своём седле, держал повод коня Виглафссона. Иконь, умница, видать, понимал, что понесёт слепого. Переступал по снегуосторожно, послушно…

Хельги наклонился напоследок к Звениславке, дотянулся, провёлладонью по её лбу.

– Вернусь, – сказал, – подарок привезу…

Острое писало, сработанное мастером Иллуги, чертило буквицуза буквицей, испещряло гладкую бересту…

«…А Правда у урман – строгая, – записывалаЗвениславка. – И во всякой земле своя. Но всюду, как сказывают, естьобычай один. Не смеют эти люди поднять друг на друга руку в день веча. Дажеесли кто месть мстит за отца или за брата родного. А того ради всякий, на вечесобираясь, в знак мира перевязывает ножны ремешком…»

Вот пошёл пятый день, как проводили Хельги в дорогу. И тут вСэхейм пожаловали новые гости! И на этот раз – с полуночной стороны.

Угасал короткий зимний день, да и не день вовсе, так,далёкий свет из-за гор, когда одни за другими перепорхнули прочно застывшийфиорд шесть узких и вёртких санок-нарт, зафыркали возле ворот большеглазыерогатые олени! Дома, в Кременце, Звениславка видала лосей и в санной упряжи, ипод седлом, но оленей – ни разу. Да и олени здешние были какие-то не такие:дивуйся, кто увидал! И люди сошли с нарт больно уж странные. Все, как один,невысокие, чуть не меньше Звениславки. Но крепкие с виду, чуть-чуть раскосые ис головы до ног в изукрашенном вышивкой оленьем меху… А речь их показаласьЗвениславке сродни мерянской. Но не совсем.

Урмане встретили оленных людей, как ближнюю родню.Пригласили в дом, но те не пошли: на вольном воздухе оно привычней. Толькозаглянули проведать Халльгрима – и наружу. Живо растянули припасенными шестамикожаные палаточки-чумы, разложили костры… Устраивались прямо на просторномдворе, как видно, хозяевам доверяли. А коней рогатых выпрягли и пустили пастись– добывать из-под снега широкими копытами жухлую траву и пёстрых мышей.

Звениславка поймала за руку Скегги, и тот торопливорассказал ей, что это приехали из своего Финнмёрка люди племени квеннов.Привезли дань. А привела их старуха охотница по имени Бабушка Лосось!

Любопытная Звениславка долго ходила между палатками. Благоникто не гнал. Смотрела, как квенны с урманами снимали с нарт моржовые клыки,красную рыбу, птичий пух и меха. То-то будет чем торговать на будущее лето!Богатая дань – за страх такую не соберёшь. Да чтобы сами везли!

Знать, не одни квенны жили в той полуночной стороне. Был илютый враг, от которого Халльгрим их защищал. Тут припомнились было какие-торазговоры о давней поездке братьев в Финнмёрк… но вот беда – говорили о том вСэхейме всегда неохотно, как о деле, принёсшем великую неудачу. И с чего бытакое, дань-то – вон ведь лежит?

Однако расспрашивать Звениславка всё равно не решилась. ДажеСкегги. Что ещё выплывет – может, лучше бы и вовсе не знать…

На другой день она снова гуляла по двору, обходя дымившиесякостерки. Рассматривала квеннов в их оленьих одеждах и шапках с пушистымикисточками. Женщин, что прямо на морозе кормили грудью детей… Другому смотретьи то холодно, а этим что с гуся вода. Видать, крепкие охотники подрастут!

– Брусничинка, – окликнули её сзади. –Подойди, брусничинка, дай тебя разглядеть…

Перед одной из палаток у маленького яркого костра сидела нанарте женщина-вождь. Звениславка подошла к ней, робея: сама видела, как другиеквенны чтили старуху… и побаивались, кажется.

Бабушка Лосось усадила её на нарту подле себя, взяла за рукуи вдруг спросила:

– Что, не принесёшь сына своему мужчине? Может, травыкакой дать или слово над тобой сказать?

Лицо у неё было в морщинах, что печёное яблоко, но глаза –быстрые, зоркие: охотилась бабка удачливее молодых. Звениславка почувствовала,как жаром охватило щеки…

– Он… не мой мужчина… мой мужчина… далеко! А здесь я несвоей волей живу.

Почему-то она сразу смекнула, что речь шла об уехавшемХельги… Бабушка Лосось по-птичьи склонила голову к плечу и долго смотрела нанеё, ничего не говоря, и вроде бы жалость проступила в её карих глазах.

– Где же твоё стойбище, брусничинка моя?

Звениславка махнула рукавицей в ту сторону, где, не в силахподняться над горами, жёлтым заревом тлело солнце.

– Там… и много дней пути…

Бабушка Лосось кивнула головой – поняла, мол. И надолгоумолкла. Потом, протянув руку, коснулась застёжек Звениславкиного плаща, техдвух лиц, старого и молодого.

– Всё-таки ты – его женщина, – проворчалаона. – Он выбрал тебя, и я это вижу. А мог взять любую мою озорницу,красивую и весёлую, как чайка весной. А ты знаешь, брусничинка, отчего у него вглазах ночь?

Звениславка ответила растерянно:

– Его помял на охоте белый медведь…

Женщина-вождь испуганно взмахнула оленьими рукавами:

– Не называй имени Хозяина Льдов, он может услышать иприйти туда, где о нём говорят неосторожно! Ты, глупая, не знаешь, что ониногда крадёт женщин, и те женщины потом приносят домой маленьких сыновей!Нынче снег выпал в четвёртый раз с тех пор, как твой мужчина вместе с братомприехали к нам по морю в том большом челне, у которого на носу злой зверь. Онипристали к нашему берегу, и мои внуки вынесли менять добрые шкурки. Братья даливзамен мягких тканей и железных гвоздей, а потом стали спрашивать, что новогослышно.