Приезжие хотели видеть Эрлинга Виглафссона, и он велелвпустить их во двор. Ворота раскрылись – и сын Ворона не сдержал удивления.

– А ведь я тебя знаю, – сказал онпредводителю. – Ты Дрётт Валландец, скотник Рунольва. Откуда ты здесь икто тебя прислал? И почем вы все с оружием?

Впрочем, было ясно – там, в Рунольвовом дворе, что-топроизошло. Дрётт отозвался с достоинством, какое не всякий раб осмелился бысебе позволить, а раб из Торсхова и подавно:

– Рунольв Раудссон и вправду называл нас трэлями, нотолько этому больше не бывать. Вы тут навряд ли слыхали про то, что мы вчераещё перевешали всех, кого он оставил стеречь двор. А сюда к тебе приехалипотому, что ты теперь, уж верно, готовишь корабль – жечь Торсхов!

Вокруг быстро собирались люди, и приезжие ерзали в седлах,чувствуя себя неуютно.

– Смелое и большое дело вы совершили, – сказалЭрлинг. – Однако стоит ли хвалить изменивших хозяину, который всех кормил!

Эти слова заставили Дрётта Валландца слезть с лошади иподойди к Эрлингу вплотную. Было видно, как непривычно он чувствовал себя вшлеме и с мечом, болтавшимся у бедра, – этим рукам больше подходилалопата…

– Тебя, Виглафссон, называют Приёмышем, –проговорил он негромко, глядя на Эрлинга одним глазом – второй у него былдавным-давно выбит. – И думается мне, добрые норны стояли подле тебя,потому что тебя подобрал твой старик, а не Рунольв… Иначе ты бы теперь пассвиней и ел с ними из одного корыта, чтобы не протянуть ноги. А потом у твоей женыродился бы сын и ты бы сразу принялся гадать, на кого он будет больше похож –на тебя или на Рунольва! Если только твоего сына вовсе не вынесли бы в лес,чтобы не разводить лишние рты!

Друзья одобрительно зашумели у него за спиной. Да чтоговорить! И без них весь фиорд знал о том, как Рунольв однажды зарубил рабатолько потому, что тот стоял удобно для удара.

Тут из дома выглянул Этельстан. Прежние товарищи мигомразглядели его с сёдел. Такого необычного и незнакомого в крашеной одеждехирдманна, в красивых новых сапогах! Захочет ли подойти? Этельстан живопротолкался к ним и крепко обнял Валландца: как бы ни повернулось дело, уДрётта здесь был по крайней мере один испытанный друг. Эрлинг смотрел на нихмолча. Думал, как поступить…

– А тебе, – вновь обратился к нему Дрётт, –мы вот о чём порешили сказать. Бери Торсхов без боя и живи в нём, потому чтотвой двор сгорел. А нас всех назовёшь своими людьми. Но только мы теперь будемсвободными бондами и поселимся кто где захочет, и наши дети унаследуют всё добро,какое мы наживём. Вот так; и если это тебе не по сердцу, мы будем сражаться, иживыми ты нас навряд ли возьмёшь!

Это были отчаянные речи, и воины вокруг загомонили – однинедоуменно, другие с пробуждающимся гневом. Выслушивать подобное, и от кого же!От скотника!

Однако Эрлинг всё ещё молчал, и Этельстан, стоявший сДрёттом плечо к плечу, негромко заметил:

– Тот не стоит свободы, кого можно сделать рабом.

И такие слова никого не удивили, ведь у себя дома, в странеанглов, Этельстан принадлежал к знатному роду. Но неожиданно за Дрёттазаступился и старый Олав.

– Эрлинг, – сказал мореход. – На твоем местея поднёс бы им пива. И сам выпил бы с ними из рога, хотя бы от них и попахивалохлевом. Потому что взять свободу не меньше чести, чем унаследовать. Наследиедаётся легко!

Эрлинг покосился на него – но потом всё-таки взял Дрётта заплечо.

– Храбро ты разговариваешь, Валландец, и ещё храбрейпоступаешь… Но не знаешь ты того, что самому смелому нет нужды пугать других.Твоё счастье, что ты мне всё это наговорил, а не братьям. Вот они-то сочли быза трусость не сжечь после этого Торсхов. Да и тебя вместе с двором! Ну а менясамого называют Эрлингом Бондом…

Угрюмый Дрётт впервые улыбнулся при этих словах, напряжённыеплечи опустились. Он хитро прищурил на Эрлинга единственный глаз, и морщинистоелицо помолодело сразу на десять зим.

– Вот потому-то мы и хотели видеть тебя, ЭрлингВиглафссон, а не их…

Халльгрим хёвдинг был совсем плох…

– Зря ты отпустил Бёдвара и того, второго, –попрекнул Эрлинга Хельги. – Если мы теперь принесём в жертву раба, неоскорбит ли это богов?

Олав кормщик посмотрел на Хельги поверх головы больного исразу уронил взгляд. Нехорошая мысль посетила его… Умрёт Халльгрим, и слепойбрат не сможет занять его места. Эрлинг хёвдинг – и Видга, ревниво косящийся надвоюродных братьев! Вот так и появляются в море бродячие корабли и вожди наних, никогда не выходящие на берег…

Видга сказал, не поднимая головы:

– Принеси в жертву меня.

У Хельги почти всё лицо было скрыто повязкой – никто невидел, что оно выражало. Хельги ответил, помолчав:

– Ты, верно, слыхал про Ауна конунга и про то, как онодного за другим жертвовал сыновей, чтобы прожить ещё несколько зим… Ты хочешь,чтобы твоего отца назвали подобным ему?

Видга промолчал. Одеяло на груди отца медленноприподнималось и опускалось. Это движение завораживало, притягивало взгляд,заставляло гадать – сбудется или не сбудется следующий вздох…

За этого вождя любой из его людей сам продел бы голову впетлю и смеясь подставил бы сердце копью… Но тут-то заморыш Скегги подобрался ксвоей Ас-стейнн-ки и тихонечко потянул её за руку:

– А как лечат у вас в Гардарики?

Он прошептал это слишком громко. Все обернулись.

– Ты что сказал? – спросил Хельги грозно.

У Скегги от ужаса отнялся язык. И пришлось Звениславкеотвечать за него:

– Он спросил, как лечат у нас на Руси…

Хельги встрепенулся:

– Как?

Теперь уже не у Скегги – у самой Звениславки съёжился вгруди холодный комок! Но послушная память сразу закружила перед нею водоворотлиц – быстрее, быстрее… – и выплыло любимое. Лицо страшное, разрубленноехазарской саблей через лоб и скулу… и глаза, остекленевшие от муки. И высокаяседая старуха, которую никто не помнил молодой и которую назвали ПомощницейСмерти ещё когда Звениславкин отец, рыжеусый Малк Военежич, босоногиммальчишкой свистел в глиняные свистульки… Помощница Смерти поглядывала насолнце, и тёмные, бездонные глаза не моргали. И крест-накрест плыл надраспластанным парнем ярко сверкавший топор…

Звениславка собралась с духом и пролепетала:

– У нас велят сотворить крест топором…

– Ну так и сотвори, – сказал Хельги нетерпеливо.

Однако Олав кормщик запустил в бороду пальцы:

– Расскажи сперва, для чего крест!

Его, Олава, отец, по имени Сигват Ветер, когда-то попал в пленв стране франков, молившихся распятому богу. По счастью, Сигват сумел от нихубежать, но крест остался при нём – багровой отметиной на лбу…