На другой день после этого собрания Николай Степанович уехал в Финляндию, в халилский санаторий, где лежала смертельно больная Маша. Угасающая чистая юность само по себе зрелище трогательное, а если умирает дорогое существо? Можно предположить, что переживал влюбленный. Дома его ожидала женщина-вамп, Маргарита, влюбленная в дьявола, колдунья, которой он обречен, а здесь – угасающий ангел…

Ахматова помнила об этой его поездке и в старости, значит, болезненно переживала его отлучку к «сопернице». Но словно в обмен на сердечные невзгоды ее ждет поэтический триумф. 7 ноября она читала на «башне» стихи в присутствии Блока, Городецкого, Кузмина и других. Ее не отпускали, она представила «Смуглого отрока», «Похороны», «Под навесом старой риги», но запомнилась больше всего «Песня последней встречи». Возможно, оно о расставании с Модильяни. Когда присутствовавшие обсудили прочитанное, В. Иванов подошел к Ахматовой, поцеловал ее руку:

– Я вас поздравляю. Это событие в русской поэзии.

Он повторил тут же по памяти две строчки, которые сделали Анну Андреевну знаменитой:

А. Блок потом записал в дневнике: «А. Ахматова (читала стихи, уже волнуя меня: стихи чем дальше, тем лучше)».

Не с руки ли Городецкого скоро на «башне», настроенной против Гумилева, злые языки станут называть его «Николай Ахматов», а их вместе «Ахматовыми»?

Анна понимала, какой ценой платит за успех. В эти дни рождается стихотворение «Музе». Муза отняла у героини «первый весенний подарок» – обручальное кольцо. Муза, а вовсе не измены любимого. Женщина-поэт не может быть счастливой, как другие женщины, даже вдовы. Для нее семейные узы – оковы. Ей путь диктует Муза. И прощать – удел обычных женщин, как и страдать от измены. Поэту Муза дает право свободы от всего суетного, земного. Героиня, конечно, не обойдена «любовной пыткой», которую испытывает каждый на земле. Но у нее есть нечто большее, чем у других, что делает ее избранной. Героиня убеждает себя: «Жгу до зари на окошке свечу / И ни о ком не тоскую». Однако она все же живой человек и страдает, протестует: «Но не хочу, не хочу, не хочу / Знать, как целуют другую». Муза лишает ее женского счастья, и с этим приходится жить дальше. Отнят «Божий подарок»…

Не раз в стихах Ахматовой появится это противопоставление: Муза – женское счастье. Женщина-поэт дорогой ценой платит за служение Музе. Она, как и гумилевский Дон Жуан, никогда не познает житейской радости, счастья быть просто женой и матерью. Ведь тогда она будет отнимать творческую энергию у Музы. Служение дому, семье, детям требуют женщину целиком, в противном случае ее душа разрывается на части, что не всякая вынесет. Или происходит перекос в сторону «дела», что мало свойственно женской природе. И конечно, невозможно личности поэта раствориться в другой личности, в муже. В старости она будет говорить, что залог семейного счастья – в пассивности женщины. И ей сложно возразить.

Тем более в этом контексте можно только удивляться благородству и терпению ее мужа, тоже поэта, тоже яркой личности, Гумилева.

А ведь «оковы», которые хуже, чем смерть на колесе, могли задеть Гумилева нешуточно. Не о них ли вспомнил он в стихотворении «Тот другой», написанном в те же дни. К этому времени в сознании поэта, очевидно, окончательно сформировалось понимание роли Анны в его жизни, ее место, значение их брака. Он выразил свои ожидания, сообразные этому значению:

А он, тот другой?

Вот они, эти «оковы».

Здесь нет даже обозначения пола (что могло задеть, в свою очередь, самого «товарища»), как и в следующем стихотворении «Вечное», обращенном к жене. Гумилев в каком-то сверхъестественном прозрении видит «Субботу из суббот», день, когда он будет «зрячим и странно знающим», когда его лирический герой обретет иную душу и благословит «золотую дорогу к солнцу от червя».

В этих загадочных стихах Гумилев, кажется, определяет смысл их союза в вечности, союза, стоявшего над житейским вздором, над суетностью каждодневного существования. И пытается объяснить, чем так важны и ценны их отношения.

Ахматова смогла приблизиться к пониманию этого смысла нескоро, а поняла лишь в конце жизни. Стараясь защитить имя Гумилева от нечистоплотных мемуаристов, в заметках о поэте она напишет: «Я не касаюсь тех особенных, исключительных отношений, той непонятной связи, ничего общего не имеющей ни с влюбленностью, ни с брачными отношениями, где я называюсь «Тот другой», который «положит посох, улыбнется и просто скажет: “Мы пришли”». Для обсуждения этого рода отношений действительно еще не настало время». Таинство венчания их объединило в вечности. Жизнь сплавила их души.

Конечно, тогда, в 1911 году, они были молоды, влюбчивы, жизнелюбивы, и эта глубинная связь заслонялась обидами, соблазнами богемной жизни, чувством вины и собственной греховности («Я больше не Божий» у Гумилева, «Она отняла Божий подарок» у Ахматовой). Однако они всегда знали, когда отступали от Божьего пути.

И все же никто потом не проникнет в ее духовный мир так бережно и так трепетно, с таким глубоким пониманием, как это сделал Гумилев. В стихотворении «Она» поэт с нежностью воссоздает образ любимой женщины. Здесь и внешний портрет, и поведенческая модель, и внутренний облик. Молчание, «усталость горькая от слов», таинственное мерцание расширенных зрачков.

Ее роль в жизни героя тоже определена:

Он видит ее светлой даже «в часы томлений».

Конечно, занять место, принадлежавшее Ахматовой, в его жизни никто из женщин уже не мог. Это был союз от Бога и момент истины, который они, как живые земные люди, не смогли удержать, упустили…

А о значении Гумилева в ее долгой жизни разговор впереди.

Акмеизм и «Бродячая собака»