Таргитай, побледнев, смотрел отчаянными глазами.

— Но как же...

Мрак обнял молодого певца, похлопал по спине. Олег тожеобнял, чувствуя непривычную нежность и щем в груди, хотя вроде бы все должно:они выполнили совместное, теперь каждому своя узкая дорожка. Не потащит жеМрака и Таргитая в глубь уединенных пещер ломать голову над умными книгами, каки за Мраком нелепо идти на поиски не Великой Истины, а всего лишь женщины!

— Прощай, Мрак. Авось свидимся.

— Мир тесен, — ответил Мрак серьезно. — Ты уже стукалсяголовой о его стены!

Ответил легко, даже чересчур легко, но сердце сжалось вкомок не крупнее ореха от тяжелого чувства утраты. Общее дело сделано, пришловремя личных. А личные не делают скопом.

Мрак обнял их, дыхание вылетело как из жаб под колесомтелеги, а когда им снова удалось развести сплющенные ребра в стороны, он ужеисчез за стеной деревьев.

Таргитай вздрогнул, когда Олег шлепнул по плечу. Обасмотрели вслед Мраку, но когда певец повернулся к волхву, там уже опадалавзвившаяся было пыль.

Солнечные лучи пробивались сквозь ветви, по земле двигалисьстранные кружевные узоры. Кончились драки, проплыла трезвая мысль. Кончилосьэто нелепое махание топорами, мечами, при котором и он вынужденно — не стоятьже в стороне! — глупо и дико для мыслителя бил посохом мудреца по головам техлюдей, вся вина которых только в том, что чего-то не знают, недопонимают, неумеют добыть на пропитание другим путем, кроме как выскакивать из кустов сдиким воплем: «Кошелек или жизнь!»

И все-таки ноги с каждым шагом становились тяжелее. Наконецон едва отрывал подошвы от земли, а в спине появилось ощущение, что кто-товодит между лопатками обнаженным лезвием.

Зябко передернул плечами, заставил себя двигаться, но теперьостро почувствовал, что на нем ничего, кроме распахнутой на груди волчовки,портков из грубо выделанной кожи и стоптанных сапог. Ни лат, ни кольчуги, нидоспехов, что защитили бы от стрелы, метко брошенного дротика или швыряльногоножа...

Чувство нацеленного в спину острия копья стало вдруг такимсильным, что невольно метнулся в сторону, обернулся, чувствуя, как бешеноколотится о ребра насмерть перепуганное сердце.

Сиплое дыхание заглушало все звуки, даже в сотне шагов вкустах совершенно бесшумно проломился толстый кабан, посмотрел маленькимизлобными глазками, попятился и пропал в чаще.

На дороге позади пусто. Справа и слева — тоже. Высоко всиневе неба удалось различить жаворонка. Стук сердца и хрип в груди заглушаютего верещание, но и с небес вроде бы ничего не грозит...

Так откуда же?

— Черт бы меня побрал, — сказал он вслух. Во рту сталогорько, словно пожевал полыни. — Это же просто... трусость. Признайся, здесьнет никого, никто не услышит!.. Ты трусил даже с Мраком и Таргитаем, так каковоже сейчас, когда один и голый? Без длинной секиры Мрака, без меча отважного додурости Таргитая?

Он с усилием заставил себя сделать шаг. Ноги тряслись, алопатки пытались сомкнуться, чувствуя холод острого железа.

Дорога пошла вниз, слева тянулся каменный гребень, мельчал,истончаясь, как хвост огромной ящерицы. За шипастым каменным гребнем открыласьширокая долина, а в ней привольно раскинулся город. Хотя домам не тесно, но иза городской стеной уже белеют хатки с оранжевыми соломенными крышами, сараи,амбары, и во всем чувствуется, что враг давно не появлялся в этих краях, народотвык со всем добром прятаться за городские стены.

Солнце еще висело над крышами. Только что добыли Перо, носейчас это в таком далеком прошлом, словно минуло десяток лет. Может быть,потому, что это для Мрака подвиги, а для него только досадные помехи на пути кзаветной пещере, где он забьется в угол и будет постигать-постигать-постигатьвеликую премудрость чародейства?

На город он смотрел долго и жадно. А когда на полнебазаполыхал кровавый закат, повернулся и потащился в глубь леса. Чащу чувствовалвсем нутром лесного человека, который не только родился и прожил всю жизнь всамом дремучем лесу, но и его отцы-прадеды жили там тысячи и тысячи лет,сроднились с деревьями, срослись, привыкли только в чаще искать убежище ибезопасность.

С этого дня он поселился в лесу. Жил сперва как зверь: развечто убивал не клыками, а камнями и палками, спал либо под деревом, либо насамом дереве.

Пояс ослабел, пришлось проткнуть еще три дырки, потомнастали холода, он однажды проснулся, наполовину засыпанный снегом. Едваподнялся, дрожь сотрясала так, что кости стучали, как в тонком мешке, и грозиливыскочить наружу. Правда, снег вскоре растаял, но Олег впервые заметил, чтолистья не только пожелтели, но шуршат не на ветках, а под ногами.

Холод донимал сильнее дождя или голода, на которые необращал внимания вовсе. А главное, сбивал с мыслей, заставлял отвлекаться, ион, все еще весь в том, запредельном мире, построил землянку. Ну, не совсемпостроил, а просто выгнал медведя из берлоги, накрыл упавшими деревьями ижердями. Там хватало тепла, костер разводил часто, угли от вчерашнего редкодоживали до утра.

Зима тянулась медленнее и дольше, чем живица за прилипшим кней жуком. Не из-за одиночества, как страдал бы Таргитай, а что в мучительныхразмышлениях так и не нашел ответ, как сделать людей счастливыми раз инавсегда.

Трижды возвращался медведь. То ли забывал, что его выгнали,то ли не находил другой берлоги, Олег выпихивал его снова, пока однажды,проснувшись, не обнаружил, что ногам непривычно тепло. Измученному медведю былоне до драки, ночью сумел пробраться в свой бывший дом и тут же заснул,отвернувшись от злого человека к стене.

Весну Олег ощутил, только проснувшись в луже талой воды.Продрог так, что нос раздуло на полморды, глаза покраснели и слезились, в грудихрипело, как после долгого и тяжелого бега. Он кашлял, чихал, размазывал сопли,не понимая, что это с ним.

Медведь наконец проснулся, кожа да кости, Олег рыкнул,медведь опасливо убрался искать добычу попроще, и с тех пор Олег его больше невидел.

Чтобы не отвлекаться от настойчивых размышлений, от которыхнередко трещал череп, приучил тело терпеть голод и холод больше, чем даже ковсему привычные невры, привыкшие спать как на голых камнях, так и на снегу.Питался как убитой птицей или зверьком, так и листьями, яйцами, благо чуть лине в каждом кусте по гнезду, ел жуков, кузнечиков, улиток и вообще все, чтоползало, летало, прыгало.

За время тяжких и настойчивых раздумий сумел овладетьодним-единственным заклинанием: умел зажигать огонь, который удавалось все жегасить, в отличие от того... Он зябко повел плечами, вспомнив костер, чторазжег по дури, даже бог погасить не сумел. Хотя, правда, бог никудышный,только играет как бог, а костры тушит так же паршиво, как и возжигает...