— Я бы так не мог, — признался он виновато.

Когда оторвался от зеркала, перехватил взгляд колдуна,обращенный на его огромные кулаки. Россоха отвернулся, но Олег видел, чтостарик не так его понял.

На столе груш и диковинных желтых яблок стало еще больше, нотеперь Олег жевал без охоты. Умоляющие и преданные, как у пса, глаза неотрывались от колдуна. А Россоха поспешно насыщался, все еще бледный, выплеснувстолько магии, молодого парня рассматривал с сомнением:

— Что-то не так...

— Что? — переспросил Олег тоскливо. — Что не так? Чтодивного, когда человек стремится стать колдуном?

— Все, — ответил Россоха лаконично. — Все! Колдунов боятся иненавидят. Но еще дивнее, когда колдуном стремится стать вот такой... гм... стакой статью. Обычно в колдуны идут увечные, больные. Которым в жизни места уженет, а сила еще есть. Не в мышцах, так в голове.

— Но и у меня в голове, — возразил Олег. Поправился: — Хочу,чтобы в голове!

— Гм... С такими мышцами, таким ростом, такой статью... Вчем твоя болезнь? Пусть скрытая, но без нее не обойтись. Не мог же ты восхотетьстать колдуном просто так! Силачи в колдуны не идут.

Олег поник, признался хриплым голосом:

— Тебе откроюсь в самом стыдном для мужчины. Я — трус.Редкостный... Я не просто боюсь, меня покрывает липким потом, внутри всехолодеет, руки трясутся, будто курей крал, а ноги уже не ноги, а две гнилыеколоды!.. Другие сородичи... в бой как на пир. Ломятся, как к столу с вином,глаза полны восторга, морды сияют, каждого прямо распирает, драка рветсяизнутри! А я хоть и знаю, что должен чувствовать... э-э... упоение в бою ибездны мрачной на краю... но трясусь и слабею все больше. Будь я калекой илихилым, то еще понятно, хотя у нас и хилые не просто прут в драку, а прямо летятнавстречу брани, забыв даже про сытный обед... Я же здоров, особенно средиэтого люда! В Лесу я не казался здоровым. Все равно не могу заставить себядраться даже с этими... не шибко крупными! Хоть человечек и мелок... а может,как раз потому, он может пырнуть ножом в бок, швырнуть камень в спину, а еслиеще и по затылку... Б-р-р!.. Ты видишь, я уже побледнел, а я ж только подумал!

Кровь в самом деле отлила от лица, Олег ощутил холодок, всетепло разом ушло вовнутрь, оставив кожу холодной, чтобы в случае раны кровьпочти не текла, береглась, спешно заращивая поврежденное мясо...

Колдун проронил с сочувствием, но Олег видел, что старикотводит взор, словно брезгует видеть труса в таком здоровенном парняге:

— Зато на тебе раны заживают быстрее, чем на собаке.

— Да я их не получаю! — воскликнул Олег.

Колдун оглядел его с ног до головы с новым интересом:

— Как же тебе удается? Ты, судя по всему, прошел немало. Ане бывает, чтобы пройти и не подраться. Даже труса бьют. Может быть, даже чаще.И злее.

Олег развел руками:

— От своей трусости я творю черт-те что... Мрак бы простовышиб пару зубов у дурака... был у меня такой друг, а я со страху — всючелюсть. А то и голову, как чашку со стола... Сколько хороших людей зашиб! Ониж только по пьянке покуражиться хотят, перед своими девками себя показать...Пару раз бы дали по шее, только и делов. Ну, кровоподтек под глазом, а торубаху бы порвали, вот и все. А из-за моей трусости то в одном селе, черезкоторое шел, пара увечных прибавилась, то в другом — пара могилок!.. Всепонимаю, но до свинячьего визга боюсь, когда вижу чужие кулаки! Просто не могу,чтобы меня били.

Колдун слушал, кивал, глаза из насмешливых стали грустными,понимающими. Олег с холодком видел, что от его трусости у Россохи лечения нет.И колдун, словно видя его понимание, сказал сочувствующе:

— Да, это не та трусость, которую можно истравить травамиили заклятиями. Это внутри тебя... Это заложено самим Родом...

— Зачем? — воскликнул Олег горестно.

— Чтобы охранить.

— Что?

— Ценности.

Олег удивился, оглядел себя, даже похлопал по бокам:

— Где же эти ценности?

— Раз твоя натура бережет твое тело, — сказал Россохазначительно, — то они внутри. Что это — не ведаю. Значит, ты призван свершитьнечто. Для того и рожден, чтобы свершить! А когда свершишь, то и боятьсяперестанешь! Как свершивший, как исполнивший. Как выложивший на свет то, что втебя вложили при рождении. Другие храбрые только потому, что рождены лишьдраться, защищать рубежи, быстро наплодить детей, дабы те тоже дрались изащищали кордоны. А ты предназначен для чего-то. И чтобы сдуру не погиб впьяной драке из-за сельской девки или даже из-за мешка золота, Род вложил втебя страх!.. Тебя будет трясти, пока ты не свершишь...

Олег слушал жадно. Из глубины души вырвалось:

— Значит, когда я свершу, страх меня отпустит?

— Но вряд ли раньше, — сказал колдун сочувствующе.

Кровь бросилась в голову, Олег не мог усидеть, вскочил,вскрикнул:

— Но что? Что от меня требуется?..

Россоха развел руками. Стоит ли говорить этому несчастному,что Род, возможно, ничего и не требовал. Просто, создавая удачных человечиков,он, желая продлить им жизнь, наделял страхом, чтобы те избегали драк. А эти,удачные, взматерев и набравшись мудрости, на то они и удачные, в самом делемогут что-то свершить заметное для всего рода человеческого, ведь Род не делитлюдей на куявов, артан или славов, он вообще может не отличать их даже отжителей Песков, все — его дети! И тогда страх уйдет, ибо человек свое творениеценит выше себя самого, он перестает беречь себя, если сумел создать то, чтопереживет его и во что уже вложил душу. Чего так уж трястись за тело, если душатолько что обрела бессмертие в новом учении, новом способе седлать коней, еслиприручил, скажем, рыб, как раньше другой такой же особо ценный приручил коров ипередал это знание всем людям?

Небо медленно темнело. Серп луны, что уже давно бледнелклочком облачка, начал наливаться металлическим блеском. Проступили первыезвезды, а вместо исчезнувших птиц заметались летучие мыши.

Воздух посвежел, колдун все еще смотрел с любопытством, ноОлег чувствовал, что скоро старик потеряет к нему интерес, тогда прощай всенадежды научиться волшбе быстро, за один-два дня.

Россоха словно познал его мысли, сказал вдруг:

— Скажу честно... я не стану тебя учить.

— Почему? — вырвалось у Олега.

Россоха поинтересовался с иронией:

— Тебе ведь надо правду?

— Только правду, — заверил Олег. — Какой бы горькой она нибыла.