Все-таки интересно, почему они каждый раз говорят разнымиголосами?

— Перестаньте, — быстро перебил его Леонтьев, — неужели выне понимаете, что такие вещи быстро не делаются?

Ему было важно, чтобы они как можно больше наговорили напленку. В нужный момент можно будет использовать пленку против мерзавцев,которые ему звонят.

Хотя он понимал: если его подозрения окажутся оправданными,ему не поможет даже такая пленка. Звонившие в любом случае будут неуязвимы длянего. Но попытаться стоило в любом случае.

— Вы тянете с ответом уже столько времени, — снова напомнилего собеседник, — а сегодня был последний день.

— А если я соглашусь?

Может, стоит попытаться таким образом? И они раскроются?

— Тогда и будет настоящий разговор. И не нужно с намихитрить. Вы напрасно тянули время.

— Я прошу дать мне еще три дня.

— Нет, — жестко сказал незнакомец, — вы исчерпали свой лимитвремени. И не вздумайте с нами играть в кошки-мышки. Себя вы, возможно, испасете. Надеюсь, вы помните, что у вас есть две дочери. И они ходят в ту самуюшколу, которая находится совсем недалеко от вашего дома. Причем ваш водительдовозит их только до поворота. Вы ведь понимаете, как сильно они рискуют, когдапереходят улицу.

Может появиться случайная машина и…

— Замолчите, — почему-то шепотом сказал он.

— Теперь вы действительно все поняли. До свидания.

Телефон отключился. А он остался сидеть в кресле с трубкой вруках. Потом медленно набрал номер знакомого ему телефона. Послышался знакомыйбас.

— Иван Дмитриевич, — сказал Леонтьев, — нам нужно приниматьрешение. Мне опять звонили, угрожали. Я просто вынужден буду это сделать. Мнепонадобятся деньги.

— У меня их нет. Ты ведь знаешь, что сейчас происходит. Яникак не могу дать тебе нужную сумму.

— Мне нужно хотя бы половину.

— Они все в обороте. Вытащить их за несколько днейневозможно. Объясни, что тебе нужно подождать.

— Но поймите…

— И не нужно меня убеждать, Леонтьев. Все равно ничего неполучится.

— Они могут прийти ко мне в любой момент. Вы ведь знаете,они не будут шутить.

— Придумай что-нибудь. Они должны понимать, что дела так неделаются… Ты толковый человек, сам можешь все объяснить.

На том конце снова гудки, и он осторожно кладет трубку нарычаг телефона.

Потом, вспомнив про магнитофон, выключает и его. Кажется, онслучайно записал оба разговора. Может, это и к лучшему. Он перематывает пленку,прослушивает, затем ставит во второй раз. Именно в этот момент в его кабинетепоявляются двое незнакомых молодых людей в светлых перчатках. «Странно, что онивошли без доклада», — мелькнула последняя мысль. Незнакомцы молча подходят кнему, пока он соображает, что нужно этим ребятам.

Один вдруг с силой тянет на себя его руки, а второй достаетпистолет.

Леонтьев еще не понимает, что они хотят сделать, и даже неуспевает спросить, когда второй вошедший приставляет к его виску дуло пистолетаи стреляет. Мозг и кровь растекаются по стене. Убийца осторожно перекладываетпистолет в руку убитого и, кивнув напарнику, быстро направляется к выходу.Другой идет следом за ним.

Они выходят вместе. Через минуту в кабинете Леонтьевапоявляется его секретарша, вызванная в другое крыло здания по какому-топустяковому делу. И тогда из кабинета заместителя начальника республиканскойтаможни раздается громкий крик.

Мистер Роудс помолчал, словно раздумывая, с чего начать, и,прикурив очередную сигарету, приступил к своему нелегкому рассказу.

— Моя дочь Элизабет с детства мечтала работать в газете. Онавсегда хотела быть собственным корреспондентом крупного издания в какой-нибудьэкзотической стране. И успела побывать повсюду: от Африки и Индонезии доЛатинской Америки.

Она знала несколько языков, в том числе испанский. Особеннодавно она хотела побывать в Москве, где, по ее мнению, было довольно интересно.Она прибыла в Россию в качестве собственного корреспондента «Чикаго трибюн»примерно восемь месяцев назад. Нужно сказать, что поначалу дела шли неплохо. Ейнравилась новая работа, новые друзья.

— Простите, — вмешался Дронго, — откуда вы знаете, что ейвсе нравилось?

Неужели она вам звонила?

— Да, — кивнул Роудс, — не удивляйтесь. Мы выходцы изДжорджии, и хотя сейчас и живем в Чикаго, тем не менее сохранили достаточнопатриархальные отношения. Моя дочь обязательно хотя бы раз в неделю звонит нам,чтобы узнать, как мы себя чувствуем, и рассказать о себе. Вернее, звонила…

«Патриархальная семья, — подумал Дронго, — все-таки разныецивилизации до сих пор еще не оформились в единое человеческое пространство».Он считал для себя обязательным звонить своим родителям почти каждый день, иесли он не звонил два-три дня, это было уже чрезвычайным событием. А находясь вродном городе, он посещал родителей почти ежедневно. Но его родители не быливыходцами из Джорджии.

— Она проработала всего около двух месяцев. Последний разпозвонила нам в субботу. Я так точно помню, потому что был день рождения моейсупруги. Элизабет позвонила и поздравила мать. А через несколько дней нампозвонили и сообщили о ее смерти.

Роудс потушил смятую сигарету и потянулся за новой.

— С этого момента рассказывайте подробнее, — попросилДронго, — как все это было. Кто вам позвонил, что сообщил, когда именно выузнали о смерти дочери?

— Нам позвонили двадцать второго числа. Был тяжелый день, ссамого раннего утра у меня уже было какое-то недоброе предчувствие. И вдругэтот звонок ко мне в офис. Секретарь доложила мне, что звонят из Москвы. Я взялтрубку, посчитав, что это Элизабет, и услышал чужой мужской голос.

«Мистер Роудс?» — спросил меня этот мужчина.

«Да», — ответил я, уже не ожидая ничего хорошего от звонка.

«Я говорю с вами по поручению американского посла в Москвемистера Пиккеринга. Я обязан сообщить вам скорбную весть».

«Что случилось?»

«Ваша дочь, мистер Роудс. Она погибла два дня назад. Вавтомобильной катастрофе. Примите наши соболезнования, сэр…»

— Что дипломат говорил потом, я уже не помнил. Все поплылоперед глазами.

Кажется, на мгновение я даже потерял сознание. Толькоуслышав следующие слова, я пришел в себя.

«Мы хотели бы знать, какие будут пожелания вашей семьи,мистер Роудс. В настоящее время мы готовим документы для отправки тела вЧикаго. Если вы не распорядитесь как-то иначе».