Просто мистер Дюнуа решил, что будет лучше, если и я прилечувместе с сенатором сюда, в Москву.

— И давно вы работаете на специальный комитет экспертов ООН?— помрачнел Дронго.

Он не хотел признаваться самому себе, что его взволновалаэта неожиданная встреча. И тем больше его взволновала неожиданная связь Дюнуа сдочерью Урсулы.

«Или у них работают семьями», — подумал он зло.

— Я не работаю там вообще, — сообщила Сигрид, — мне двадцатьпять лет, и я уже два года как работаю в американском управлении по борьбе снаркотиками. Я ведь американская гражданка, муж у меня был американец, но послеразвода я взяла фамилию матери.

— У вас был муж? — удивился Дронго. — И вы даже успели развестись.Мне вы кажетесь совсем юной.

— Мы разошлись полгода назад, — охотно пояснила Сигрид, —просто ему не нравились мои частые отлучки из дома. А я не очень люблю, когдаменя контролируют.

— Кто-нибудь в Москве знает, где именно вы работаете?

— Кроме вас, никто. Даже в американском посольстве убеждены,что я просто секретарь сенатора Роудса.

— В таком случае вы должны мне объяснить, зачем сюдаприехали? Или дело погибшей Элизабет Роудс каким-то образом связано с вашимвизитом в Москву?

— Да, — осторожно сказала Сигрид, — связано. Мы с самогоначала подозревали возможность такого исхода.

Официант принес первые закуски и бутылку вина. Дронгоникогда не пил крепких алкогольных напитков, предпочитая только красное илибелое вино хорошего качества. Он любил португальские и ливанские, израильские ифранцузские, итальянские и испанские марки. Но более других любил грузинскиесорта вин, почти исчезнувшие в последние годы на просторах СНГ. Официантоткупорил бутылку испанского вина, разлил его в высокие бокалы и так жебесшумно исчез.

— Здесь вам не Америка, Сигрид, — печально заметил Дронго, —я уже однажды был свидетелем смерти вашей матери. Москва сегодня — это Чикаготридцатых годов. Здесь убивают без всякой пощады и стреляют, не раздумывая. Этоочень опасно, девочка, и ты напрасно ввязалась в такую сложную авантюру. Думаю,я вполне могу провести расследование самостоятельно.

— Это мое задание, — возразила Сигрид, — я обязана узнать,как погибла Элизабет.

— Можешь мне просто помогать. Хотя я все-таки не до концапонимаю, при чем тут ваше управление? Или Элизабет писала что-то о поставкахнаркотиков? Или вы ее в чем-то подозревали?

— Нет, — Сигрид оглянулась и вдруг, наклонившись, тихопрошептала:

— Элизабет Роудс была нашим сотрудником. И мы не сомневалисьс самого начала, что ее убрали из-за того, что она кому-то сильно помешала.Именно поэтому решено было послать меня. Я должна узнать причину смертиЭлизабет и кому именно она могла помешать.

— Господи, боже ты мой, — выдохнул Дронго, — только этогонам и не хватало.

Когда тебе поручают такое неприятное дело, это однозначносвидетельствует, что тебя не любит начальство. Виктору Юдину шел тридцатьвторой год, и его явно не любило начальство. Работавший в городской прокуратурестаршим следователем, он уже досыта насмотрелся на убитых и растерзанных людей.

Вот и теперь, стоя у сгоревшего автомобиля, он, недовольнопокусывая губы, смотрел, как грузят на носилки останки трех сгоревших в машинелюдей.

Сотрудники ФСБ и прокуратуры суетились вокруг местапроисшествия. К Юдину подошел незнакомый мужчина лет пятидесяти. Он былнебольшого роста, в темной кожаной кепке и такой же куртке, темные брюкидополняли гардероб. Он мог быть и водителем автомобиля «Скорой помощи», ислучайно оказавшимся на месте катастрофы дачником. Но подошедший к Юдинунезнакомец коротко представился:

— Полковник Самойлов Дмитрий Николаевич. Я возглавляю группупо расследованию этого происшествия.

— Виктор Юдин, — протянул руку следователь.

Он и сам не особенно любил носить темный официальный костюм,предпочитая джинсы и куртку. Но сегодня он был как раз в костюме и плаще и даженадел новый галстук, подаренный полгода назад его сослуживцами в честьприсвоения ему нового, очередного прокурорского звания «младший советникюстиции».

Сам Юдин был чуть выше среднего роста и уже начинал лысеть,искренне огорчаясь по этому поводу. Но до сих пор предпочитал ходить снепокрытой головой даже в самые сильные морозы.

— Вы знали погибших? — спросил Юдин.

— Знал, — помрачнел полковник, — у Костюкова остались дведочери. Никак не могу привыкнуть к этому бардаку, — в сердцах произнес он,доставая сигареты.

— Что-нибудь про этого сукина сына известно? — показал Юдинна труп погибшего Дьякова, — Все известно. Три судимости, последний раз бежализ колонии. Был в розыске как особо опасный преступник. Обнаглел настолько, чтособрался прорываться через границу, даже не изменив свою внешность. Его и узналпограничник. Дьякова взяли уже в самолете, когда он готовился вылететь вАмстердам. Вещей у него не было. Только небольшая сумка. И восемь тысячдолларов наличными..

— У него был еще служебный паспорт, — напомнил Юдин.

— Да, мы сейчас это проверяем. Откуда он мог получить такойпаспорт? Кто его выдал? Я уже попросил моих сотрудников связаться сМинистерством иностранных дел. Мы вам сразу сообщим результаты проверки.

— Спасибо. — Юдин имел спокойный, мягкий характер и не любилдемонстрировать свою исключительность, настаивая на безусловном приоритетепрокуратуры в делах такого рода. Впрочем, он знал правила игры, ФСБ всегдапредпочитала проводить свои специальные проверки по любому факту, в которомбыли задействованы их сотрудники. И тем более в случаях, когда гиблиоперативники их службы.

Трупы уже погрузили в машины, когда к Самойлову подошел одиниз его сотрудников.

— Мы отвезли Кошкина в больницу. Он нам все рассказал подороге.

— Он в порядке?

— Да, он хорошо отделался. Легкое сотрясение мозга, ссадины,кровоподтеки.

Врачи говорят, что отпустят его домой уже сегодня.

— Что он рассказал?

— То, что мы знали. Неизвестный джип серебристого цвета безномеров неожиданно оказался рядом с ними, и из него открыли стрельбу сразудвое, их машину расстреливали из автоматов. Костюков погиб сразу, а Кошкинуспел выпрыгнуть, перед тем, как машина врезалась в щит. Пока он доставалпистолет и стрелял, джип уже успел уехать, но Кошкин убежден, что сумел в негопопасть.

— В ГАИ сообщили? — недовольно спросил Самойлов.

— Они уже знают.