— А вы не знаете, что он про него сказал? —голосом, полным надежды, спросил Бретшнейдер.

— Этого я вам сказать не могу, этого ещё никто неосмелился повторить. Но, говорят, его слова были такие ужасные, что одинсудейский чиновник, который присутствовал там, с ума спятил, и его ещё до сихпор держат в изоляции, чтобы ничего не вышло наружу. Это не было обычноеоскорбление государя императора, какие спьяна делаются.

— А какие оскорбления государю императору делаютсяспьяна? — спросил Бретшнейдер.

— Прошу вас, господа, перемените тему, — вмешалсятрактирщик Паливец. — Я, знаете, этого не люблю. Сбрехнут какую-нибудьерунду, а потом человеку неприятности.

— Какие оскорбления наносятся государю императоруспьяна? — переспросил Швейк. — Всякие. Напейтесь, велите сыграть вамавстрийский гимн, и сами увидите, сколько наговорите. Столько насочините огосударе императоре, что, если бы лишь половина была правда, хватило бы емупозору на всю жизнь. А он, старик, по правде сказать, этого не заслужил.Примите во внимание: сына Рудольфа он потерял во цвете лет, полного сил, женуЕлизавету у него проткнули напильником, потом не стало его брата Яна Орта, абрата — мексиканского императора — в какой-то крепости поставили к стенке. Атеперь на старости лет у него дядю подстрелили. Нужно железные нервы иметь. Ипосле всего этого какой-нибудь забулдыга вспомнит о нём и начнёт поносить. Еслитеперь что-нибудь разразится, пойду добровольцем и буду служить государюимператору до последней капли крови! — Швейк основательно хлебнул пива ипродолжал: — Вы думаете, что государь император всё это так оставит? Плохо выего знаете. Война с турками непременно должна быть. «Убили моего дядю, так вотвам по морде!» Война будет, это как пить дать. Сербия и Россия в этой войне нампомогут. Будет драка!

В момент своего пророчества Швейк был прекрасен. Егодобродушное лицо вдохновенно сияло, как полная луна. Всё у него выходило простои ясно.

— Может статься, — продолжал он рисовать будущееАвстрии, — что на нас в случае войны с Турцией нападут немцы. Ведь немцы стурками заодно. Это такие мерзавцы, других таких в мире не сыщешь. Но мы можемзаключить союз с Францией, которая с семьдесят первого года точит зубы наГерманию, и всё пойдёт как по маслу. Война будет, больше я вам не скажу ничего.

Бретшнейдер встал и торжественно произнёс:

— Больше вам говорить и не надо. Пройдёмте со мною напару слов в коридор.

Швейк вышел за агентом тайной полиции в коридор, где егождал небольшой сюрприз: собутыльник показал ему орла и заявил, что Швейкарестован и он немедленно отведёт его в полицию. Швейк пытался объяснить, чтотут, по-видимому, вышла ошибка, так как он совершенно невинен и не обмолвилсяни единым словом, которое могло бы кого-нибудь оскорбить.

Но Бретшнейдер на это заявил, что Швейк совершил несколькопреступлений, среди которых имела место и государственная измена.

Потом оба вернулись в трактир, и Швейк сказал Паливцу:

— Я пил пять кружек пива и съел пару сосисок срогаликом. Дайте мне ещё рюмочку сливянки. И мне уже пора идти, так как яарестован.

Бретшнейдер показал Паливцу своего орла, с минуту глядел натрактирщика и потом спросил:

— Вы женаты?

— Да.

— А может ваша жена вести дело вместо вас?

— Может.

— Тогда всё в порядке, уважаемый, — весело сказалБретшнейдер. — Позовите вашу супругу и передайте ей все дела. Вечером завами приедем.

— Не тревожься, — утешал Паливца Швейк. — Яарестован всего только за государственную измену.

— Но я-то за что? — заныл Паливец. — Ведь ябыл так осторожен!

Бретшнейдер усмехнулся и с победоносным видом пояснил:

— За то, что вы сказали, будто на государя императорагадили мухи. Вам этого государя императора вышибут из головы.

Швейк покинул трактир «У чаши» в сопровождении агента тайнойполиции. Когда они вышли на улицу, Швейк, заглядывая ему в лицо, спросил сосвоей обычной добродушной улыбкой:

— Мне сойти с тротуара?

— Зачем?

— Раз я арестован, то не имею права ходить по тротуару.Я так полагаю.

Входя в ворота полицейского управления, Швейк заметил:

— Славно провели время! Вы часто бываете «У чаши»?

В то время как Швейка вели в канцелярию полиции, в трактире«У чаши» пан Паливец передавал дела своей плачущей жене, своеобразно утешая её:

— Не плачь, не реви! Что они могут мне сделать заобгаженный портрет государя императора?

Так очаровательно и мило вступил в мировую войну бравыйсолдат Швейк. Историков заинтересует, как сумел он столь далеко заглянуть вбудущее. Если позднее события развернулись не совсем так, как он излагал «Учаши», то мы должны иметь в виду, что Швейк не получил нужного дипломатическогообразования.

БРАВЫЙ СОЛДАТ ШВЕЙК В ПОЛИЦЕЙСКОМ УПРАВЛЕНИИ

Сараевское покушение наполнило полицейское управлениемногочисленными жертвами. Их приводили одну за другой, и старик инспектор,встречая их в канцелярии для приёма арестованных, добродушно говорил:

— Этот Фердинанд вам дорого обойдётся!

Когда Швейка заперли в одну из бесчисленных камер в первомэтаже, он нашёл там общество из шести человек. Пятеро сидели вокруг стола, а вуглу на койке, как бы сторонясь всех, сидел шестой — мужчина средних лет. Швейкначал расспрашивать одного за другим, за что кого посадили. От всех пяти,сидевших за столом, он получил почти один и тот же ответ.

— Из-за Сараева.

— Из-за Фердинанда.

— Из-за убийства эрцгерцога.

— За Фердинанда.

— За то, что в Сараеве прикончили эрцгерцога.

Шестой, — он всех сторонился, — заявил, что нежелает иметь с этими пятью ничего общего, чтобы на него не пало подозрения, —он сидит тут всего лишь за попытку убийства голицкого мельника с целью грабежа.

Швейк подсел к обществу заговорщиков, которые уже в десятыйраз рассказывали друг другу, как попали в тюрьму.

Все, кроме одного, были схвачены либо в трактире, либо ввинном погребке, либо в кафе. Исключение составлял необычайно толстый господинс заплаканными глазами в очках; он был арестован у себя на квартире, потому чтоза два дня до сараевского покушения заплатил по счёту за двух сербскихстудентов-техников «У Брейшки», а кроме того, агент Брикси видел его, пьяного,в обществе этих студентов в «Монмартре» на Ржетезовой улице, где, какпреступник сам подтвердил в протоколе своей подписью, он тоже платил за них посчёту.