Судебная медицинская комиссия, которая должна былаустановить, может ли Швейк, имея в виду его психическое состояние, нестиответственность за все те преступления, в которых он обвиняется, состояла изтрёх необычайно серьёзных господ, причём взгляды одного совершенно расходилисьсо взглядами двух других. Здесь были представлены три разные школы психиатров.

И если в случае со Швейком три противоположных научныхлагеря пришли к полному соглашению, то это следует объяснить единственно тем огромнымвпечатлением, которое произвёл Швейк на всю комиссию, когда, войдя в зал, гдедолжно было происходить исследование его психического состояния, и заметив настене портрет австрийского императора, громко воскликнул: «Господа, даздравствует государь император Франц-Иосиф Первый!»

Дело было совершенно ясно. Благодаря сделанному Швейком, пособственному почину, заявлению целый ряд вопросов отпал и осталось тольконесколько важнейших. Ответы на них должны были подтвердить первоначальноемнение о Швейке, составленное на основе системы доктора психиатрии Кадлерсона,доктора Гевероха и англичанина Вейкинга.

— Радий тяжелее олова?

— Я его, извиняюсь, не вешал, — со своей милойулыбкой ответил Швейк.

— Вы верите в конец света?

— Прежде я должен увидеть этот конец. Но, во всякомслучае, завтра его ещё не будет, — небрежно бросил Швейк.

— А вы могли бы вычислить диаметр земного шара?

— Извиняюсь, не смог бы, — сказал Швейк. —Однако мне тоже хочется, господа, задать вам одну загадку, — продолжалон. — Стоит четырёхэтажный дом, в каждом этаже по восьми окон, на крыше —два слуховых окна и две трубы, в каждом этаже по два квартиранта. А теперьскажите, господа, в каком году умерла у швейцара бабушка?

Судебные врачи многозначительно переглянулись. Тем не менееодин из них задал ещё такой вопрос:

— Не знаете ли вы, какова наибольшая глубина в Тихомокеане?

— Этого, извините, не знаю, — послышалсяответ, — но думаю, что там наверняка будет глубже, чем под Вышеградскойскалой на Влтаве.

— Достаточно? — лаконически спросил председателькомиссии.

Но один из членов попросил разрешения задать ещё одинвопрос:

— Сколько будет, если умножить двенадцать тысячвосемьсот девяносто семь на тринадцать тысяч восемьсот шестьдесят три?

— Семьсот двадцать девять, — не моргнув глазом, ответилШвейк.

— Я думаю, вполне достаточно, — сказалпредседатель комиссии. — Можете отвести обвиняемого на прежнее место.

— Благодарю вас, господа, — вежливо сказалШвейк, — с меня тоже вполне достаточно.

После ухода Швейка коллегия трёх пришла к единодушномувыводу: Швейк — круглый дурак и идиот согласно всем законам природы, открытымзнаменитыми учёными психиатрами. В заключении, переданном судебномуследователю, между прочим стояло:

«Нижеподписавшиеся судебные врачи сошлись в определенииполной психической отупелости и врождённого кретинизма представшего передвышеуказанной комиссией Швейка Йозефа, кретинизм которого явствует из заявления«да здравствует император Франц-Иосиф Первый», какового вполне достаточно,чтобы определить психическое состояние Йозефа Швейка как явного идиота. Исходяиз этого нижеподписавшаяся комиссия предлагает:

1. Судебное следствие по делу Йозефа Швейка прекратитьи

2. Направить Йозефа Швейка в психиатрическую клинику наисследование с целью выяснения, в какой мере его психическое состояние являетсяопасным для окружающих».

В то время как состоялось это заключение, Швейк рассказывалсвоим товарищам по тюрьме:

— На Фердинанда наплевали, а со мной болтали о какой-тонесусветной чепухе. Под конец мы сказали друг другу, что достаточно поговорили,и разошлись.

— Никому я не верю, — заметил скрюченныйчеловечек, на лугу которого случайно выкопали скелет. — Кругом одножульничество.

— Без жульничества тоже нельзя, — возразил Швейк,укладываясь на соломенный матрац. — Если бы все люди заботились только облагополучии других, то ещё скорее передрались бы между собой.

Описывая впоследствии своё пребывание в сумасшедшем доме,Швейк отзывался об этом учреждении с необычайной похвалой.

— По правде сказать, я не знаю, почему эти сумасшедшиесердятся, что их там держат. Там разрешается ползать нагишом по полу, вытьшакалом, беситься и кусаться. Если бы кто-нибудь проделал то же самое на улице,так прохожие диву бы дались. Но там это — самая обычная вещь. Там такаясвобода, которая и социалистам не снилась. Там можно выдавать себя и за бога, иза божью матерь, и за папу римского, и за английского короля, и за государяимператора, и за святого Вацлава. (Впрочем, тот всё время был связан и лежал нагишомв одиночке.) Ещё был там такой, который всё кричал, что он архиепископ. Этотничего не делал, только жрал, да ещё, с вашего позволения, делал то, чторифмуется со словом жрал. Впрочем, там никто этого не стыдится. А один дажевыдавал себя за святых Кирилла и Мефодия, чтобы получать двойную порцию. А ещётам сидел беременный господин, этот всех приглашал на крестины. Много было тамшахматистов, политиков, рыболовов, скаутов, коллекционеров почтовых марок,фотографов-любителей. Один попал туда из-за каких-то старых горшков, которые онназывал урнами. Другого всё время держали связанным в смирительной рубашке,чтобы он не мог вычислить, когда наступит конец света. Познакомился я там снесколькими профессорами. Один из них всё время ходил за мной по пятам иразъяснял, что прародина цыган была в Крконошах, а другой доказывал, что внутриземного шара имеется другой шар, значительно больше наружного. В сумасшедшемдоме каждый мог говорить всё, что взбредёт ему в голову, словно в парламенте.Как-то принялись там рассказывать сказки, да подрались, когда с какой-топринцессой дело кончилось скверно. Самым буйным был господин, выдававший себяза шестнадцатый том Научного энциклопедического словаря Отто и просившийкаждого, чтобы его раскрыли и нашли слово «переплётное шило», — иначе онпогиб. Успокоился он только после того, как на него надели смирительнуюрубашку. Тогда он начал хвалиться, что попал в переплёт, и просить, чтобы емусделали модный обрез. Вообще жилось там как в раю. Можете себе кричать, реветь,петь, плакать, блеять, визжать, прыгать, молиться, кувыркаться, ходить начетвереньках, скакать на одной ноге, бегать кругом, танцевать, мчаться галопом,по целым дням сидеть на корточках или лезть на стену, и никто к вам не подойдёти не скажет: «Послушайте, этого делать нельзя, это неприлично, стыдно, ведь выкультурный человек». Но, по правде сказать, там были только тихие помешанные.Например, сидел там один учёный изобретатель, который всё время ковырял в носуи лишь раз в день произносил: «Я только что открыл электричество». Повторяю,очень хорошо там было, и те несколько дней, что я провёл в сумасшедшем доме,были лучшими днями моей жизни.