— Вы думаете, что это появится… в газетах? —наивно спросила жертва именин своего начальника.

— Вернее верного, — последовал искренний ответ,ибо Швейк никогда не имел привычки скрывать что-нибудь от собеседника. —Читателям газет это очень понравится. Я сам всегда с удовольствием читаюрубрику о пьяных и об их бесчинствах. Вот недавно в трактире «У чаши» одинпосетитель выкинул такой номер: разбил сам себе голову пивной кружкой.Подбросил её кверху, а голову подставил. Его увезли, а утром мы уже читали вгазетах об этом. Или, например, в «Бендловке» съездил я раз одному факельщикуиз похоронного бюро по роже, а он дал мне сдачи. Для того чтобы нас помирить,пришлось обоих посадить в каталажку, и это сейчас же появилось в «Вечёрке»… Илиещё случай: в кафе «У мертвеца» один советник разбил два блюда. Так, думаете,его пощадили? На другой же день попал в газеты… Вам остаётся одно: послать изтюрьмы в газету опровержение, что опубликованная заметка вас-де не касается ичто с этим однофамильцем вы не находитесь ни в родственных, ни в каких-либоиных отношениях. А домой пошлите записку, попросите это опровержение вырезать испрятать, чтобы вы могли его прочесть, когда отсидите свой срок… Вам нехолодно? — участливо спросил Швейк, заметив, что интеллигентный господиндрожит, как в лихорадке. — В этом году конец лета что-то холодноват.

— Погибший я человек! — зарыдал соседШвейка. — Не видать мне повышения…

— Что и говорить, — участливо подхватилШвейк. — Если вас после отсидки обратно на службу не примут, — незнаю, скоро ли вы найдёте другое место, потому что повсюду, даже если бы вызахотели служить у живодёра, от вас потребуют свидетельство о благонравномповедении. Да, это удовольствие вам дорого обойдётся… А у вашей супруги сдетками есть на что жить, пока вы будете сидеть? Или же ей придётся побиратьсяХриста ради, а деток научить разным мошенничествам?

В ответ послышались рыдания:

— Бедные мои детки! Бедная моя жена!

Кающийся грешник встал и заговорил о своих детях:

— У меня их пятеро, самому старшему двенадцать лет, онв скаутах, пьёт только воду и мог бы служить примером своему отцу, с которым,право же, подобный казус случился в первый раз в жизни.

— Он скаут? — воскликнул Швейк. — Люблюслушать про скаутов! Однажды в Мыловарах под Зливой, в районе Глубокой, округЧешских Будейовиц, как раз когда наш Девяносто первый полк был там на учении,окрестные крестьяне устроили облаву на скаутов, которых очень много развелось вкрестьянском лесу. Поймали они трёх. И представьте себе, самый маленький изних, когда его взяли, так отчаянно визжал и плакал, что мы, бывалые солдаты, немогли без жалости на него смотреть, не выдержали… и отошли в сторону. Пока ихсвязывали, эти три скаута искусали восемь крестьян. Потом под розгами старостыони признались, что во всей округе нет ни одного луга, которого бы они неизмяли, греясь на солнце. Да, кстати, они признались ещё и в том, что у Ражицперед самой жатвой сгорела совершенно случайно полоса ржи, когда они жарили тамна вертеле серну, к которой с ножом подкрались в крестьянском лесу. Потом в ихлоговище в лесу нашли больше пятидесяти кило обглоданных костей от всякойдомашней птицы и лесных зверей, огромное количество вишнёвых косточек, пропастьогрызков незрелых яблок и много всякого другого добра.

Но несчастный отец скаута всё-таки не мог успокоиться.

— Что я наделал! — причитал он. — Погубилсвою репутацию!

— Это уж как пить дать, — подтвердил Швейк сосвойственной ему откровенностью. — После того, что случилось, вашарепутация погублена на всю жизнь. Ведь если об этой истории напечатают вгазетах, то кое-что к ней прибавят и ваши знакомые. Это уже в порядке вещей,лучше не обращайте внимания. Людей с подмоченной репутацией на свете, пожалуй,раз в десять больше, чем с незапятнанной. Это сущая ерунда.

В коридоре раздались грузные шаги, в замке загремел ключ,дверь отворилась, и полицейский вызвал Швейка.

— Простите, — рыцарски напомнил Швейк. — Яздесь только с двенадцати часов дня, а этот господин с шести утра. Я особенноне тороплюсь.

Вместо ответа сильная рука выволокла его в коридор, идежурный молча повёл Швейка по лестницам на второй этаж.

В комнате за столом сидел бравый толстый полицейскийкомиссар. Он обратился к Швейку:

— Так вы, значит, и есть Швейк? Как вы сюда попали?

— Самым простым манером, — ответил Швейк. — Япришёл сюда в сопровождении полицейского, потому как мне не понравилось, что изсумасшедшего дома меня выкинули без обеда. Я им не уличная девка.

— Знаете что, Швейк, — примирительно сказалкомиссар, — зачем нам с вами ссориться здесь, на Сальмовой улице? Не лучшели будет, если мы вас направим в полицейское управление?

— Вы, как говорится, являетесь господиномположения, — с удовлетворением ответил Швейк. — А пройтись вечерком вполицейское управление — совсем не дурно — это будет небольшая, но оченьприятная прогулка.

— Очень рад, что мы с вами так легкодоговорились, — весело заключил полицейский комиссар. — Договориться— самое разлюбезное дело. Не правда ли, Швейк?

— Я тоже всегда очень охотно советуюсь сдругими, — ответил Швейк. — Поверьте, господин комиссар, я никогда незабуду вашей доброты.

Учтиво поклонившись, Швейк спустился с полицейским вниз, вкараульное помещение, и через четверть часа его уже можно было видеть на углуЕчной улицы и Карловой площади в сопровождении полицейского, который нёс подмышкой объёмистую книгу с немецкой надписью: «Arestantenbuch».[4]

На углу Спаленой улицы Швейк и его конвоир натолкнулись натолпу людей, теснившихся перед объявлением.

— Это манифест государя императора об объявлениивойны, — сказал Швейку конвоир.

— Я это предсказывал, — бросил Швейк. — А всумасшедшем доме об этом ещё ничего не знают, хотя им-то, собственно, этодолжно быть известно из первоисточника.

— Что вы хотите этим сказать? — спросилполицейский.

— Ведь там много господ офицеров, — объяснилШвейк.

Когда они подошли к другой кучке, тоже толпившейся передманифестом, Швейк крикнул:

— Да здравствует император Франц-Иосиф! Мы победим!

Кто-то в этой восторженной толпе одним ударом нахлобучил емуна уши котелок, и в таком виде на глазах у сбежавшегося народа бравый солдатШвейк вторично проследовал в ворота полицейского управления.

— Эту войну мы безусловно выиграем, ещё раз повторяю,господа! — С этими словами Швейк расстался с провожавшей его толпой.