И правда, даже самый приём, который оказали Швейку всумасшедшем доме, когда его привезли на испытание из областного уголовногосуда, превзошёл все его ожидания. Прежде всего Швейка раздели донага, потомдали ему халат и повели купаться, дружески подхватив под мышки, причём один изсанитаров развлекал его еврейским анекдотом. В купальной его погрузили в ваннус тёплой водой, затем вытащили оттуда и поставили под холодный душ. Этопроделали с ним трижды, потом осведомились, как ему нравится. Швейк ответил,что это даже лучше, чем в банях у Карлова моста, и что он страшно любиткупаться. «Если вы ещё острижёте мне ногти и волосы, то я буду совершенносчастлив», — прибавил он, мило улыбаясь.

Его желание было исполнено. Затем Швейка основательнорастёрли губкой, завернули в простыню и отнесли в первое отделение в постель.Там его уложили, прикрыли одеялом и попросили заснуть.

Швейк ещё и теперь с любовью вспоминает это время:

— Представьте себе, меня несли, несли до самой постели.В тот момент я испытал неземное блаженство.

На постели Швейк заснул безмятежным сном. Потом егоразбудили и предложили кружку молока и булочку. Булочка была уже разрезана намаленькие кусочки, и в то время как один санитар держал Швейка за обе руки,другой обмакивал кусочки булочки в молоко и кормил его, вроде того как кормятклёцками гусей.

Потом Швейка взяли под мышки и отвели в отхожее место, гдеего попросили удовлетворить большую и малую физиологические потребности.

Об этой чудесной минуте Швейк рассказывает с упоением. Мы несмеем повторить его рассказ о том, что с ним делали потом. Приведём только однуфразу: «Один из них при этом держал меня на руках», — вспоминал Швейк.

Затем его привели назад, уложили в постель и опять попросилиуснуть. Через некоторое время его разбудили и отвели в кабинет дляосвидетельствования, где Швейк, стоя совершенно голый перед двумя врачами,вспомнил славное время рекрутчины, и с его уст невольно сорвалось:

— Tauglich![2]

— Что вы говорите? — спросил один издокторов. — Сделайте пять шагов вперёд и пять назад.

Швейк сделал десять.

— Ведь я же вам сказал, — заметил доктор, —сделать пять.

— Мне лишней пары шагов не жалко.

После этого доктора потребовали от Швейка, чтобы он сел настул; один из них несколько раз стукнул пациента по коленке, затем сказалдругому, что рефлексы вполне нормальны, на что тот покачал головой и сампринялся стучать Швейка по коленке, в то время как первый открывал Швейку векии рассматривал его зрачки. Потом они отошли к столу и перебросились несколькимилатинскими фразами.

— Послушайте, вы умеете петь? — спросил у Швейкаодин из докторов. — Не могли бы вы спеть нам какую-нибудь песню?

— Сделайте одолжение, — ответил Швейк. — Хотяу меня нет ни голоса, ни музыкального слуха, но для вас я попробую спеть, коливам вздумалось развлечься.

И Швейк хватил:

Что, монашек молодой,

Головушку клонишь,

Две горячие слезы

Ты на землю ронишь?

— Дальше не знаю, — прервал Швейк. — Еслижелаете, спою вам: Ох, болит моё сердечко,

Ох, тоска запала в грудь.

Выйду, сяду на крылечко

На дороженьку взглянуть.

Где же ты, милая зазноба…

— Дальше тоже не знаю, — вздохнул Швейк. —Знаю ещё первую строфу из «Где родина моя» и потом «…Виндишгрец и прочиегенералы, утром спозаранку войну начинали», да ещё пару простонародных песеноквроде «Храни нам, боже, государя», «Шли мы прямо в Яромерь» и «Достойно есть,яко воистину…»

Оба доктора переглянулись, и один из них спросил:

— Ваше психическое состояние уже исследоваликогда-нибудь?

— На военной службе, — торжественно и гордоответил Швейк. — Господа военные врачи официально признали меня полнымидиотом.

— Сдаётся мне, что вы симулянт! — обрушился наШвейка другой доктор.

— Совсем не симулянт, господа! — защищалсяШвейк. — Я самый настоящий идиот. Можете справиться в канцелярии Девяностопервого полка в Чешских Будейовицах или в Управлении запасных в Карлине.

Старший врач безнадёжно махнул рукой и, указывая на Швейка,сказал санитарам:

— Верните этому человеку одежду и передайте его втретье отделение в первый коридор. Потом один из вас пусть вернётся и отнесётвсе документы в канцелярию. Да скажите там, чтоб долго не канителились, чтобыон у нас долго на шее не сидел.

Врачи ещё раз презрительно посмотрели на Швейка, которыйпятился к дверям, учтиво кланяясь. На замечание одного из санитаров, чего, мол,он тут дурака валяет, Швейк ответил:

— Я ведь не одет, совсем нагишом, в чём мать родила,вот я и не хочу показывать панам того, что заставило бы их подумать, будто яневежа или нахал.

С того момента как санитары получили приказ вернуть Швейкуодежду, они перестали о нём заботиться, велели одеться, и один из них отвёл егов третье отделение. Там Швейка держали несколько дней, пока канцелярияоформляла его выписку из сумасшедшего дома, и он имел полную возможность издесь производить свои наблюдения. Обманутые врачи дали о нём такое заключение:«Слабоумный симулянт».

Так как Швейка выписали из лечебницы перед самым обедом,дело не обошлось без небольшого скандала. Швейк заявил, что если уж еговыкидывают из сумасшедшего дома, то не имеют права не давать ему обеда.

Скандал прекратил вызванный привратником полицейский,который отвёл Швейка в полицейский комиссариат на Сальмовой улице.

За прекрасными лучезарными днями в сумасшедшем доме дляШвейка потянулись часы, полные невзгод и гонений. Полицейский инспектор Браунобставил сцену встречи со Швейком в духе римских палачей времён милейшегоимператора Нерона. И так же свирепо, как они в своё время произносили: «Киньтеэтого негодяя христианина львам!» — инспектор Браун сказал:

— За решётку его!

Ни слова больше, ни слова меньше. Только в глазахполицейского инспектора при этом появилось выражение какого-то особогоизвращённого наслаждения. Швейк поклонился и с достоинством сказал:

— Я готов, господа. Как я понимаю, «за решётку»означает — в одиночку, а это не так уж плохо.

— Не очень-то здесь распространяйся, — сказалполицейский, на что Швейк ответил: