– Что еще?

– Да все, пожалуй, – плаксиво заверила Женя. – Иначалась не жизнь, а преисподняя. Бородин пугает, ты угрожаешь... Я совсем нехотела лезть в эти ваши дела...

– Кто вас спрашивает... – рассеянно пробурчалаМарина. – Знаешь, где эта квартирка? Где засел твой братец?

– Чисто теоретически.

– То есть?

– Улица, дом. Он мне его однажды показывал, ради прикола.Даже подъезд знаю. Квартиру – нет...

– Ну, это уже детали! Поехали, покажешь.

– Я не хочу больше играть в ваши...

– Знаешь, чем наши игры характерны? Тем, что люди, вродетебя, по собственному желанию со сцены ни за что не смоются. Только когдаразрешит режиссер. А режиссер у тебя нынче один – я!

– Но Бородин...

– Знаешь, – задушевно сказала Марина, – когда яразделаюсь с твоим Бородиным, то позову тебя посмотреть на то чучело, котороеиз него набью. Видывали и покруче... Есть одна существенная разница. Бородинпри всей своей крутизне – не более чем сторож на фабрике. А я работаю направительство Северной державы. Не на марионеток типа ваших, а на Северноеправительство! И мне, скажу тебе по секрету, чертовски нравится на негоработать. Потому что это единственно подходящее для честолюбивого человеказанятие – служить могучей стране, и не в канцелярском кресле над бумагами, а наполях сражений. В этом есть отзвук древних времен, прекрасных, по-настоящемуварварских, когда силами мерились не в судах, а в чистом поле... Ладно, тебеэто наверняка неинтересно. Тебя гораздо больше волнует твоя судьба, правда?Жизнь, здоровье... А все это теперь зависит исключительно от меня. Пожалуйста,я не буду настаивать. Катись на все четыре стороны! Только когда твой Бородинузнает – а он непременно узнает! – что ты проболталась, он тебя и в самомделе придушит. Но сначала вдумчиво допросит. А парни, вроде него, не колеблясь,загоняют девочкам, вроде тебя, иголки под ногти, если есть такаяпроизводственная необходимость. Можешь поверить, я сама такая... Веришь?

– Верю... – тихонько пробормотала Женя, шмыгая носом.

– Зато, если будешь мне полезной, понадобишься мне живая. Вкачестве свидетеля. Вскоре непременно возникнет ситуация, когда понадобятсясловоохотливые свидетели... Ну?

– Поехали...

– Молодец, – сказала Марина. – Смотри только, безглупостей, а то я могу опять разозлиться...

Едва поднявшись на вершину откоса, Марина увидела поодальзнакомую машину и затейливо выругалась про себя. Ничего не понимаю, подумалаона с некоторой растерянностью, притворяясь, будто не замечает опостылевшего«Датсуна». Никаких «маячков» нет, я специально проверяла... Как он ухитряетсяпадать на хвост, что за приемчик придумал?!

Медленно тронула машину, свернула направо, в тихий двор, ирезко нажала на газ, повернула с классическим визгом тормозов, едва не сшиблапрохожего. Вырвалась на пустую улицу, увидела в зеркальце, далеко позади,радиатор «Датсуна» и вновь выжала полный газ, свернула в переулок на красныйсвет, погнала наудачу, свернула, еще свернула, резко развернулась на сто восемьдесятградусов, снова проскочила на красный свет...

И оторвалась, конечно. Однако без всякой уверенности, что ив этот раз избавилась от преследователя, так что следовало выиграть во времени.

Минут через двадцать она и без подсказок Жени поняла, что достигланужного района.

Вокруг красовались – если только это слово уместно –огромные и унылые дома из серых бетонных плит, одинаковые, как мелкие монетки,изрисованные надписями и картинками этажа до третьего. Улицы усыпаныразнообразным мусором, колеса машины мерзко по нему шуршали. И Маринавнимательно следила за дорогой, чтобы не проткнуть покрышку, наехав на ржавуюострую железяку, которых тут валялось предостаточно. Других машин почти небыло. Те, что поновее и покрасивее, проскакивали на большой скорости, развалюхиехали гораздо медленнее – сразу видно, здешние. Там и сям торчали кучкинеряшливо одетых парней, провожавших машину цепкими специфическими взглядами.Брели пьяные, справа бушевала нешуточная драка, человек на двадцать, в воздухемелькали не только палки с велосипедными цепями, но и доски. Марина специальнопритормозила, присмотрелась, хмыкнула – ничего интересного, крайне убогая поисполнению махаловка – и нажала на газ. Покосилась на пригорюнившуюся Женю,фыркнула:

– Не нравятся социальные низы, благородная госпожа?

– Дрянь какая...

– Даже жаль, что я не коммунистка, – сказалаМарина. – А то прочитала бы тебе лекцию о классовой эксплуатации иреволюционной ситуации.

– Какая тут революционная ситуация? Этому стаду ничего ненадо, кроме дешевой водки!

– Вот тут ты ошибаешься, – сказала Марина. – Имеще нужна и дешевая закуска, точно тебе говорю. Ну, показывай дорогу.

– Эти сараи все на одно лицо. Ага, вон табличка... Сейчас –направо, вон туда...

– Туда?

– Ага. Вон там, где пьяный лежит. По-моему, тот подъезд...

– По-твоему или точно?

– Точно.

Предосторожности ради Марина остановилась через два подъездаот нужного. Вышла, захлопнула дверцу и задумчиво огляделась, морщась отустойчивой вони, заливавшей все вокруг. Нельзя было определить, чем именновоняет – всем сразу, что только можно вообразить.

– Эй, нечего эстетствовать! – буркнула Марина, увидев,что Женя закрывает нос кружевным платочком. – Мы и так привлекаем вниманиечистеньким видом и относительно новой машиной, а ты еще будешь принцессуизображать.

– Меня стошнит...

– Перетерпи, – безжалостно сказала Марина. – Дыширтом.

Она зорко огляделась, прекрасно понимая, что машину нельзяоставлять просто так, без присмотра. Даже если авто останется на месте, колесанепременно улетучатся, и целых стекол не останется, тут и гадать нечего.

Засунула два пальца в рот, громко свистнула, помахала.

Двое подростков в мешковатых штанах и пестрых майках, содинаковыми татуировками на левом плече, приблизились к ней со зверинойосторожностью, двигаясь зигзагом, пытливо приглядываясь. Остановились метрах вдесяти, глядя исподлобья. Один ухмыльнулся:

– В рот берешь или порошок толкаешь?

– А сам как думаешь, дитя джунглей? – безмятежноспросила Марина.

Он ухмыльнулся уголком рта.

– Для соски больно чистенькая... Порошок толкаешь?

– Мимо, – сказала Марина. – У меня тут своидела. – Показала глазами на татуировку. – Банда как называется?