К этим скудным источникам образования онадобавила еще один, до которого додумалась сама. Случилось так, что в пеструютолпу обитателей тюрьмы затесался однажды учитель танцев. Ее старшая сестраобладала природной склонностью к танцам и давно уже мечтала поучиться этомуискусству. И вот дитя Маршалси, достигшее в ту пору тринадцати лет, предсталоперед учителем танцев с маленькой сумочкой в руке и приступило к изложениюсвоей смиренной просьбы.

— Прошу прошенья, сэр, я, видите ли, родиласьздесь.

— А, так вы та самая молодая девица! — сказалучитель танцев, с интересом разглядывая маленькую фигурку и просительноподнятое к нему личико.

— Та самая, сэр.

— Чем же я могу служить вам? — спросил учительтанцев.

— Мне самой ничего не нужно, сэр, благодарювас, — Заторопилась она, развязывая свою сумочку, — но вот если бы высогласились, покуда вы здесь, за недорогую плату давать уроки моей сестре…

— Дитя мое, я буду давать ей уроки бесплатно,— перебил учитель и, взяв сумочку у нее из рук, решительно затянул шнурки. Извсех учителей танцев, когда-либо доплясавшихся до долговой тюрьмы, это был,несомненно, самый добросердечный, и он сдержал свое слово. Ученье пошло наредкость успешно, как благодаря способностям ученицы, так и потому, что унаставника было сколько угодно свободного времени, которое он мог посвящатьзанятиям (ему понадобилось больше трех месяцев, чтобы обойти вокруг своихкредиторов, сделать пируэт в сторону поручителей и с поклоном возвратиться наместо, которое он занимал до того, как с ним приключилась беда). Гордясьдостигнутыми успехами, учитель танцев возымел желание напоследок похвастать имиперед избранным обществом пансионеров, которых он удостоил своей дружбой; и вотв одно прекрасное утро, часов около шести, на тюремном дворе (ибо ни в одной изкомнат не нашлось бы достаточно места) состоялся балетный дивертисмент, причемпространство, отведенное для исполнителей, было так велико, и каждый ярд егоиспользован с такой добросовестностью, что учитель танцев, который сверх всегоеще должен был играть на скрипке, запыхался вконец.

Учитель был настолько доволен своей ученицей,что не прекратил уроков и после того, как вышел из тюрьмы, и младшая сестра,ободренная успехом, решила попытать счастья еще раз. Только теперь ей нужнабыла швея. Наконец, после долгих месяцев ожидания, до нее дошел слух, что средитюремных обитателей появилась женщина, занимавшаяся ремеслом модистки, и онатотчас же отправилась хлопотать — на этот раз о себе.

— Прошу прощенья, сударыня, — робко обратиласьона к модистке, которую застала в постели и в слезах. — Я, видите ли, родиласьздесь.

Должно быть, ее история становилась известнакаждому еще на пороге тюрьмы, — по крайней мере модистка, услышав это, тотчасже села на постели, утерла глаза и спросила, точь-в-точь как учитель танцев.

— А, так ты — та самая девочка?

— Та самая, сударыня.

— Увы, я ничего не могу дать тебе, у меня нетни пенни, — сказала модистка, сокрушенно качая головой.

— Мне не нужно денег, сударыня. Но я бы оченьхотела научиться шить. Не согласитесь ли вы поучить меня?

— Зачем тебе? — спросила модистка. — Как видишь,меня это занятие не довело до добра.

— Видно, нет таких занятий, которые доводилибы до добра, если судить по тем, кто сюда попадает, — простодушно ответиладевочка. — Но все-таки я хочу научиться шить.

— Уж очень ты слабенькая, как я погляжу, —колебалась модистка.

— У меня сил больше, чем кажется, сударыня.

— И потом уж очень-очень ты маленькая, как япогляжу, — продолжала колебаться модистка.

— Да, вот ростом я, правда, не вышла, —прошептала девочка и вдруг залилась слезами, оплакивая злополучный недостаток,так часто становившийся на ее пути. Модистку (женщину отнюдь не злую иличерствую, но просто не успевшую еще примириться со своим новым положением)тронули эти слезы; она охотно согласилась на просьбу девочки, нашла в ее лицесамую терпеливую и усердную из учениц, и в сравнительно небольшой срок сделалаиз нее искусную мастерицу.

А в это время — именно в это самое время — вхарактере Отца Маршалси появилась новая черта. Чем больше он входил в свою рольи чем больше зависел от тех подношений, которые делали Отцу его многочисленныедети, тем чувствительней становился он ко всему, что считал несовместимым сосвоим достоинством бывшего джентльмена. Он спокойно зажимал в руке полкроны,полученные от какого-нибудь сердобольного пансионера, а спустя полчаса этой жерукой утирал слезы, лившиеся у него из глаз при первом намеке на то, что егодочери трудятся ради куска хлеба. А потому дитя Маршалси сверх всех своихпрочих забот должно было еще заботиться о поддержании иллюзии, будто вся семьяживет в праздности, как это приличествует всякому нищему из благородных.

Старшая сестра сделалась танцовщицей. Был уних бедняк дядя, разорившийся по вине своего брата, Отца Маршалси; как и почемуэто произошло, он понимал не лучше самого виновника несчастья, но покорнопримирился с очевидностью. Его-то защите и вверилась племянница. Это был тихий,молчаливый человек; когда он узнал, что разорен, то ничем не выказал своихчувств по поводу постигшей его беды, кроме того, что перестал умываться и уженикогда больше не разрешал себе этой роскоши. Когда-то, в дни благополучия, онбыл посредственным музыкантом-любителем и после того, как банкротство братаунесло все его сбережения, стал зарабатывать свой хлеб игрой на кларнете (такомже грязном, как он сам) в оркестре одного маленького театрика. Это был тотсамый театр, где теперь его племяннице удалось получить место фигурантки вкордебалете, и к тому времени, когда она заняла это более чем скромноеположение, он уже успел сделаться, там одним из ветеранов. Обязанности спутникаи охранителя молодой девушки он принял покорно и безропотно, как принял быболезнь, наследство, приглашение на пир, необходимость голодать — все чтоугодно, кроме предложения употреблять мыло. Чтобы старшая сестра получилавозможность зарабатывать эти несколько шиллингов в неделю, младшей пришлосьпуститься в дипломатию.

— Фанни на время от нас переедет, отец. Онабудет приходить к нам каждый день, но жить станет в городе, у дядюшки.

— Ты меня удивляешь, Эми. Зачем это?

— Нужно подумать о дядюшке, отец. Он такодинок, у него нет никого, кто бы помогал ему, заботился о нем.

— Одинок? Да он чуть не все свое времяпроводит здесь, с нами. И никогда твоя сестра не будет помогать ему изаботиться о нем так, как это делаешь ты. Просто все вы только и смотрите, какбы уйти из дому — да, да, только и смотрите!